Восемь бусин на тонкой ниточке

– Очень мило с вашей стороны. Фактически вы только что обвинили меня в том, что я интересуюсь лишь деньгами вашей тети. А заодно сообщили, что денег мне не видать. Очевидно, такая стяжательница, как я, должна после этих слов залиться слезами и уйти пешком прочь со двора, метя пыль подолом.

– У вас нет подола, – некстати заметил Олейников.

Но Машу было уже не остановить. Ее душили горечь и злость.

– У вас не возникло даже мысли, что у меня могут быть другие причины, чтобы быть здесь. Знаете, пожалуй, я постараюсь оправдать репутацию, которой вы меня наградили: останусь и буду участвовать в этих крысиных гонках наравне со всеми. У меня ведь есть шанс победить, не правда ли? Именно поэтому вы так неуклюже пытаетесь отправить меня домой, прикрываясь моими интересами.

Она обогнула Матвея и быстрыми шагами пошла к дому, покраснев от негодования. Слышать гадости от Бориса Ярошкевича было и вполовину не так неприятно, потому что Ярошкевич сразу ей не понравился. Олейников – другое дело. Но на поверку оказалось, что и он ничуть не лучше.

«Еще немного – и я начну понимать, почему мать не общалась с ними всю жизнь».

На ступеньках крыльца сидела закутанная в белое фигурка. Подойдя ближе, Маша узнала Еву Освальд. Из пушистого белоснежного халата, приспущенного до груди, поднимались золотистые плечи – словно из пены; казалось, одно движение – и халат свалится с нее.

– Доброе утро, – мило улыбнулась Ева. – Уже уезжаете?

– Нет, – отрезала Маша так отрывисто, что лицо Евы вытянулось. – Я остаюсь. Причем надолго.

Из-за угла дома вышла Марфа Степановна в цветастом платке и с пустым ведром в руке. Обе женщины хором поздоровались с хозяйкой.

Олейникова остановилась, поставила ведро на землю и напустилась на Еву:

– А чтой-то ты, красавица, в каком бесстыдном виде тут сидишь? В бане девки так ходят, а ты на люди показалась! А ну, марш в дом, бесстыдница, и больше срамотой своей глаз не оскорбляй!

Ева вскочила, словно школьница, которую отчитала учительница.

– Как скажете, Марфа Степановна!

Присела в почтительно-ироническом книксене и убежала.

Старуха оглядела с ног до головы Машу, кажется, ища к чему придраться.

– Почему носишь джинсы, а не платье? – проворчала она наконец. – Женщина ты или нет? Ступай, переоденься. Сарафанчик какой-нибудь найди, или юбку…

В другое время Маша не стала бы спорить с пожилой женщиной и согласилась бы, что настоящая женщина должна носить исключительно платье. Но разговор с Матвеем Олейниковым выбил ее из колеи и лишил обычного миролюбия.

– Я, Марфа Степановна, уже вышла из того возраста, когда мне делали замечания по поводу одежды, – чуть резче, чем следовало, сказала Маша. – И носить буду то, что мне нравится.

Она ожидала вспышки, но Марфа вдруг улыбнулась и подмигнула ей:

– Молодец! Отстаиваешь свое мнение. Одобряю. Кстати, скоро будет завтрак, далеко не уходи!

Подхватила ведро и пошла наискосок через двор к курятнику.

Пока Успенская провожала старуху взглядом, ей на память пришло воспоминание о приятеле школьных лет, Вовке Мартынове. Любимой фразой Мартынова было: «Не обращайте внимания, мы все здесь немного чокнутые». Вовка применял ее к месту и не к месту. Но наиболее удачным следовало признать тот случай, когда они вдвоем залезли в кабинет биологии, чтобы украсть скелет. Скелет требовался для вечеринки, после которой Маша с Мартыновым собирались вернуть костлявого обратно.

Хохоча как сумасшедшие, они нацепили на скелет (который ласково называли Гришей) плавки и подводную маску. Согласно Вовкиному замыслу, на вечеринку с ними в обнимку должен был явиться покойный водолаз. Пикантность всей затее придавал тот факт, что именинник увлекался плаванием и собирался вскорости нырять где-то в Крыму, разыскивая на глубине археологические древности.

Но плану ребят не суждено было исполниться. В разгар суматохи в кабинете появился охранник и обнаружил Машу, Вовку и скелет Гришу в маске, натянутой на его желтый череп.

Охранник застыл в немом изумлении. На скелет покушались и раньше, но сделать из него водолаза додумался только Мартынов.

Вовка первым пришел в себя.

– Не обращайте внимания, – проблеял он и приветственно помахал рукой скелета на шарнире, – мы все здесь немного чокнутые!

Шарнир вылетел, и несостоявшийся подводник шлепнулся охраннику под ноги. Мартынов остался стоять, сжимая плечевую кость.

После этого случая их долго песочили у завуча. Мартынов рвал волосы, каялся и брал вину на себя. А выйдя, отряхнулся, словно воробей после пыльной ванны, и с сожалением сказал:

– Эх, жалко, с нами у завуча не было Гриши. Пускай бы ему тоже устроили выволочку!

– Вовка, ты чокнутый, – убежденно сказала Маша.

– Мы все здесь немного… – ухмыльнулся Мартынов.

Стоя у крыльца, Маша вспоминала друга Вовку и думала, что его любимое выражение подходит сейчас как нельзя лучше.

«Что ж, хоть право носить джинсы я отстояла…»

С этой мыслью Маша распахнула неплотно прикрытую дверь и оказалась нос к носу с Борисом Ярошкевичем. Он шагнул вперед, вынуждая ее попятиться.