Восемь бусин на тонкой ниточке

– Кто здесь еще живет? – полюбопытствовала Маша, забыв о том, что больше не собиралась разговаривать с Олейниковым. – Собака, куры, свинья… Все?

– Корова и коза. Вы с ними еще познакомитесь. Кстати, Марфа терпеть не может, когда опаздывают на завтрак. Идите, я догоню.

Маша помялась. Новая стычка с Борисом наверняка закончится скандалом. Скандалить страшно не хотелось.

– Можно я вас подожду? – не выдержала она. – Мне не хочется возвращаться одной.

– Уж не боитесь ли вы Марфу? – удивился Олейников.

– Марфу? – в свою очередь удивилась Успенская.

Матвей озадаченно вскинул брови.

– Ага, – сказал он, помолчав, как будто что-то понял. – Нет, ждать меня не надо. В смысле, пойдемте вместе.

Когда они подошли к дому, Борис все еще торчал на ступеньках. Увидев Машу, радостно привстал и даже взмахнул рукой. Но стоило ему заметить неторопливо идущего следом Матвея, как вся радость его улетучилась.

– Здорово, – пробасил Олейников. – Ты чего здесь? Марфа всех на утреннюю трапезу собирала.

– Покурить вышел, – криво улыбнулся в ответ Борис. – А у вас романтическая прогулочка с утра пораньше, а?

– Романтическая, – кивнул Матвей. – Свиней наблюдаем. Помогает расслабиться после трудовых будней.

«Свиней?»

Маша встрепенулась. Откуда взялось множественное число, если свинья в загоне была одна?

– Ты все в своей конторке трудишься? – небрежно спросил Ярошкевич. – Или нашел нормальную работу?

Матвей рассмеялся.

– В конторке, Боря, в конторке. Про тебя не спрашиваю – знаю от Марфы, что варишься в бизнесе. Уже практически сварился вкрутую.

– В каком смысле?

– В хорошем, Боря. Крутой стал, заматерел.

– А-а-а… – расслабился Ярошкевич. – Это да. Москва, знаешь, такой город… закаляет. Тебе этого не понять, а я на своей шкуре испытал.

– Конечно, не понять, – согласился Олейников. – В России ведь только Москва – всесоюзная здравница, всех закаляет. А мы сидим себе в Питере: тишь, гладь и никакого насильственного оздоровления организма.

Борис дернул уголком губы. Кажется, хотел усмехнуться, но получилось похоже на нервный тик.

«А ведь эти двое терпеть друг друга не могут, – поняла Маша. – Прямо-таки не переваривают».

– Верно говоришь про ваш Питер, – согласился Ярошкевич. – Тишь, гладь – короче, болото. Бабы, как пиявки, так и норовят присосаться. А все мужики, с которыми я там дело имел, – сплошь нытики. Дел никто вести не умеет, зато умеют сидеть и жаловаться, что в Москве люди зашибают хорошее бабло, а им только объедки остаются. Тьфу!

И Борис выразительно харкнул на траву.

Теперь у Маши не осталось сомнений в том, чего хочет Борис Ярошкевич. Он хотел драки. Ни Гена Коровкин, ни Иннокентий не были достойными противниками: избей он их – и Марфа могла бы выгнать его. Но тяжеловес Матвей, тренированный, мощный, был как раз тем человеком, на ком Борис мог сорвать злобу. К тому же Матвей мешал ему разобраться с Машей, и этим окончательно вывел Ярошкевича из себя.

«Просто замечательно, – с тоской подумала Маша. – Как я удачно приехала: к семейным разборкам с применением физической силы».

Но Матвей Олейников вместо того, чтобы оскорбиться, только покачал головой.

– Ты меня удивляешь, Боря.

– Это чем же? – радостно осклабился Ярошкевич, у которого руки чесались врезать Олейникову. Он ждал только повода.

– Как тебе известно, у приматов наибольшей импульсивностью и агрессивностью обладают особи, стоящие в самом низу социальной иерархии. А ты давно уже не там. Или там?

Лицо Бориса озадаченно вытянулось.

– В общем, ты подумай пока, – мягко предложил Матвей. – Определись со статусом. А мы пойдем.

Он открыл дверь перед Машей:

– Ого, блинами пахнет!

Изнутри и впрямь доносился густой блинный дух. За накрытым столом уже сидели Лена с Геннадием, Анциферов со своей Нютой и Ева, сменившая халат на спортивный костюм.

Из кухни выплыла Марфа Степановна, неся на блюде гору блинов.

– Это Лена напекла, – объявила старуха. – Я-то с утра совсем закрутилась без помощников.

И многозначительным взглядом обвела племянников.

Намек поняли: все вразнобой высказались в том смысле, что готовы предложить тетушке любую помощь. Дальше всех пошел Иннокентий, пообещав сделать все, что Марфа ни пожелает.

– И туалеты будете чистить? – невинно спросила Ева.

– Господу любая работа угодна, – веско уронил Анциферов. – Если тетя сочтет нужным, то и туалеты почищу. Ничего зазорного в таком труде нет.

Наградой Иннокентию был милостивый взгляд Марфы Степановны.

– Молодец, Кешенька, – ласково сказала она. – Трудолюбив ты, значит. Это хорошо.

– Мы все здесь трудолюбивы, – хохотнул Борис. – На словах-то уж точно.

– Что такое? – взъерошился Анциферов. – На что ты намекаешь?

– На то, что у тети Марфы в доме канализация. Так что чистка выгребной ямы тебе, Кеша, не грозит. Кстати, давно ли ты стал религиозным? Господа поминаешь к месту и не к месту. Что-то раньше я не замечал в тебе такого рвения.

– А много ли ты, Борь, замечаешь? – вдруг вступил в разговор Гена Коровкин. – Мы с тобой виделись последний раз десять лет назад. А с Иннокентием ты когда встречался?

– Всего две недели прошло, – ухмыльнулся Борис.