Восемь бусин на тонкой ниточке

– Вот именно, – сказал Матвей. – А что потом? Потом этого человека нужно как-то убить. А как? Как его достанешь в яме? Если и достанешь, это крики, шум, следы борьбы. А тут для следователя картина ясна: кто-то сдуру утыкал всю яму кольями – может быть, на кабана собирался охотиться – и в нее попала случайная жертва. И ничего не докажешь. Кто утыкал, когда, зачем? Отпечатки пальцев с них не снимешь…

– Но с Машкой-то у этого злодея ничего не получилось, – задумчиво проговорила Марфа. – Он ее не тронул.

– Объяснение только одно: он решил, что она погибла. Ей посчастливилось пролететь мимо кольев, но упала она нехорошо: и руку вывихнула, и ногу едва не сломала. Спуститься к ней вниз он побоялся, потому что могли остаться следы. Вот и ушел, не проверив.

Оба замолчали. На горячей сковородке возмущенно стрельнуло забытое Марфой подсолнечное масло.

Марфа подскочила.

– Ох, оладушки мои!

Схватила первую попавшуюся ложку, проворно разлила по сковороде круглые желтые лужи. Выждала немного – и хлоп-хлоп-хлоп-хлоп – перевернула их на другую сторону. Кухню овеял теплый ванильный дух.

Матвей наблюдал за ее действиями с завистью и думал, что у него бы сейчас все посыпалось из рук, за что ни возьмись. Он может только сидеть на табуретке, ощущая себе до нелепости большим, громоздким – и абсолютно, ну просто до смешного бесполезным.

– Когда ж он колья успел заточить… – вслух подумала Марфа.

– Вчера, – откликнулся Матвей. – И тогда же сходил в лес. Я уже весь вчерашний день перебрал в памяти. Из-за дождя все разбрелись по своим углам, и невозможно отследить, кто отсутствовал.

– Матвеюшка, а может, мы его сейчас прищучим? – жалобно попросила старуха. – Он ведь уверен, что я в яме лежу!

Но Матвей устало покачал головой.

– Твой голос слышно от дверей. Уверяю тебя, мы не застанем его врасплох. И Ева уже зашла, проверила…

– Вот именно, проверила! А вдруг…

– Не вдруг! – перебил Матвей. – Все, Марфа, все. Закончили мы эти игры.

– Ну, раз все…

Олейникова вздохнула, подняла черпак с пола и положила в раковину. Готовые оладьи одна за другой отправились в тарелку.

– За обедом объявлю им, что можно не ждать от меня наследства, – решила Марфа, разливая новую порцию теста. – Не буду уж портить завтрак.

Маша, оставшись одна, первым делом выбралась из постели и доковыляла до зеркала. Нога, к счастью, болела меньше: наверное, помогла вонючая мазь Марфы Степановны.

Из зеркала на нее глянуло такое чудо-юдо, что Маша отшатнулась. Господи ты боже мой! Теперь ясно, отчего Олейникова выронила ложку, увидев ее.

Глаза безумные, волосы торчат дыбом, как проволока, а на щеке свежая царапина. Словно лесная ведьма выбралась из своего убежища и тайком прокралась в человечье жилье.

Даже жаль, что она не ведьма. Наварила бы травок, побросала бы туда жабьих ножек и воробьиных клювиков, глядишь – и выяснила бы, кто в доме шалит, раньше срока доводит людей до смерти. А потом утащила бы его к себе в лес, под черные ветви, в переплетение корней.

Маша запрокинула голову и рассмеялась ведьминским смехом.

«Ой-ей. Что это с нами?» – озабоченно спросил внутренний голос.

Смех оборвался. Маша вновь взглянула на себя. Что за швабра у нее на голове?!

В другое время она сноровисто собрала бы выбившиеся пряди в прическу. Но сейчас ожившая в ней ведьма заставила Машу расплести волосы, зарыться в них пальцами, встряхнуть. В волосах запутались кусочки коры, мха, иголок… Не стряхивать их, нет! И никаких расчесок.

Вот теперь она окончательно превратилась в колдунью!

Маша недобро улыбнулась своему отражению.

«У-у, – понимающе протянул внутренний голос. – Все ясно. Коньяк».

Маша никогда не пила коньяка – терпеть не могла ни вкус, ни запах. Но добросердечная Марфа, причитая «бедная моя девочка, замерзла моя крошечка», щедрой рукой влила в Успенскую три рюмки. Закуской послужили две оладьи. Учитывая, что Маша с утра ничего не ела, коньяку было где разгуляться.

«Напилася я пьяна, – брезгливо констатировал внутренний голос. – Марш в постель, и не вздумай никому показываться на глаза. Фу. Пропойца».

Но строгие интонации внутреннего голоса, похожего на голос матери, были Маше нипочем. Действие коньяка оказалось сильнее.

– Никакой кровати! – грозно объявила она своему отражению. – Там нельзя развернуться мысли!

«Чему-у?!» – удивился голос.

– Моей мысли! Я должна… ик! Понять…

Четко зная, что она должна что-то понять, но не совсем уверенная, что именно, Маша натянула на ночную рубашку теплый свитер и, как была, босиком, пошлепала в коридор, хромая и держась за стену.

В коридоре снова сидел кот – Фантом или Глюк, Успенская не смогла понять – и его присутствие показалось Маше очень логичным. Ведьме нужен кот – а как же иначе?

Она наклонилась, ухватила кота за жирный гладкий загривок и подняла его в воздух. Кот был так поражен, что даже не пытался вырываться.

– Пойдешь со мной, – известила она бедное животное.

Прижала его к себе и направилась к лестнице.

Успенская точно знала, куда ей нужно идти. В библиотеку! Там книги, там атмосфера, и еще там есть что-то очень важное, о чем она забыла. Но вспомнит!