Восемь трупов под килем

— Рассмешили, Ольга Андреевна, — басисто хохотал обладатель имени Феликс. — Мой обалдуй — ходячий анекдот: он не такой дурак, чтобы жениться на той дурре, которая согласится выйти за него замуж. Зачем ему эти заморочки? Папа кормит, недостатка в женском внимании не испытывает, приводит их даже в мое присутствие… Признайтесь, Ксения, когда над вами с Николаем совершат безжалостный акт бракосочетания?

— Скоро, Феликс, не волнуйтесь. В середине августа мы уже будем препираться на одном из островов Мальдивского архипелага — если, конечно, не передумаем проводить там свой медовый отпуск…

Турецкий выплыл из тумана — то ли сам перешел палубу, то ли палуба под ним передвинулась. Люди оборвали беседу, изумленно на него уставились…

— Ептыть… — глубокомысленно произнес полный господин, развалившийся в широком шезлонге.

Короткое слово как нельзя лучше характеризовало ситуацию. Турецкий попытался улыбнуться — попытка с треском провалилась.

— Вы, сударь, словно снег, — неуверенно произнес тот же самый господин, — идете и лежите одновременно.

Турецкий ткнулся коленом в свободный шезлонг, опустился на хрустящее полотно. Очень вовремя он присел — еще мгновение, и стал бы медвежьей шкурой посреди палубы, о которую приятно вытирать ноги. Люди выбирались из ступора, переглядывались, недоуменно пожимали плечами. Многие смотрели на господина в цветастой гавайской рубахе — видимо, этот господин распоряжался на яхте количеством (и качеством) гостей.

— Вы кто? — недоуменно пробормотал «цветастый» господин.

Фраза послужила сигналом. Подлетели двое, нависли над душой. Один сравнительно молодой, чернявый, не из русских. Второй постарше, волосы прямые, пострижены «горшком», физиономия неприятная (хотя у некоторых женщин могло бы развиться и отличное мнение). Оба с решительными намерениями.

— Эй, постойте… — он знал, что свобода личности и права человека в этой стране не то чтобы в моде, но зачем сразу руки ломать? Хрустнули суставы, от резкой боли прояснело в голове.

— Постой-ка, Салим, отпусти его, — командно выплюнул обладатель цветастой рубахи. Чернявый повиновался, но отступить не пожелал. Обладатель неприятной физиономии продолжал выворачивать правую руку.

— Манцевич, и тебя касается.

Боль отпустила, Турецкий перевел дыхание. За какие, спрашивается, заслуги?

— Вы еще расстреляйте меня, — пробормотал он, разминая онемевшие плечи, — я не киллер, господа, успокойтесь, просто по нелепому стечению обстоятельств судьба занесла меня на ваше великолепное судно…

— Пора к психиатру, — поведал полный господин и почесал ершистый затылок. — Впрочем, что касается завязки сюжета к новому роману… Вполне, мне кажется, приличная завязка, не затоптанная, как считаешь, Игорек?

Господин в гавайской рубахе глухо безмолвствовал. Он был сухощавый, жилистый, взгляд отличался цепкостью. Можно было не сомневаться, что этот тип здесь самый главный. Остальные тоже помалкивали, предоставляя господину право первому выносить оценки. Появилась возможность рассмотреть эту публику. Дама в соломенной шляпке и песочного цвета платьишке с умеренным декольте смотрела на Турецкого большими круглыми глазами. Она сидела рядом с вышеупомянутым господином и, можно было предположить, имела к нему непосредственное супружеское отношение. Мужчина простоватой наружности с изрытым морщинами лицом нервно сглатывал, моргал. Женщина рядом с ним, в огромных черных очках, с бледным неулыбчивым лицом. Обоим было далеко за сорок. Упитанный господин, о котором уже говорилось — белые брюки, клетчатая рубаха, смутно знакомое щекастое лицо, к которому прочно прилипло выражение жизнерадостности. Особняком сидела молодая девушка с ухоженным вытянутым лицом, лукавинкой в глазах, грудью второго размера, упрятанной за сложносочиненной кофтой-курткой-туникой, с точеными ножками в колготках и забавных тапочках на платформе.

Была еще одна разнополая парочка. Эти двое расположились по правую руку от хозяина «дома» и смотрели на Турецкого, дружно разинув рты. Иностранцы, догадался Турецкий. Дама выглядела экстравагантно. Определить на глаз ее возраст было невозможно. Сухая, как цветок, который год не поливали, волосы иссиня черные, изувеченные мелированием, прямые, как спицы, нос крючком, брови вразлет, глаза под цвет волосам, одета во что-то клоунское — желто-буро-малиновое. Ее ноги покоились на коленях мужчины, худые, с резко очерченными косточками на ступнях. Мужчина терпел, хотя, возможно, испытывал неудобства. Он носил очки в массивной оправе — в нем практически не было ничего экстравагантного, если не обращать внимания на полосатые брюки. Нормальное телосложение, нос картошкой, волосы с отливом седины, странная ямочка в центре подбородка — словно пальцем вдавили.