Конечно, журналисты не упустили случая поговорить с ним. Дин выглядел растерянным — при всем его стремлении быть на виду случай оказался больно уж неподходящим. И он не был идиотом, прекрасно понимал, что спасло его чудо.
— Мы были рады, когда после школы поступили на один факультет. Но почти сразу нам стало не о чем разговаривать. Я видел, что у Марка все в порядке; если понадобилась бы помощь, я бы откликнулся, конечно. А так мы просто стали разными людьми. В школе еще велика была сила инерции… Нет, я не считаю себя виновным в том, что случилось. Мы уже не были друзьями — приятелями только. Марк стал более агрессивным, замкнутым… В чем мне себя обвинять, если я чудом остался жив?
Аккуратный, в темно-синем костюме, он выглядел старше своих лет. Им с Марком и впрямь не о чем было разговаривать. В прежние дни Рении предпочел бы такого брата — умного, выдержанного, очень способного. Сейчас — ненавидел.
В отделение полиции Ренни не хотели пускать — но мать убедила; а может, попросту всем стало ясно, что без поддержки сына женщина сломается. Стены в отделении выкрашены были какой-то отвратительной кремовой краской… кроме стен, он ничего не запомнил.
Только записи. Видео, и голоса…
А еще — фото, лица крупным планом. Живые, серьезные или смеющиеся. Вот какими они были.
Ренни узнал Серену — уже видел ее на фотографии с первого курса, где группка молодежи сидела прямо на траве в парке после занятий. Светловолосая девушка с полным, глуповато-удивленным лицом. Ее последними словами были "Марк, не надо!" — за миг до того, как прогремел выстрел. Этот голос врезался в память куда отчетливей, чем лицо со снимка.
Марк однажды убрал с дороги кузнечика, не желая, чтобы кто-то на него наступил.
"Он не для того родился, чтобы мнящие себя венцом эволюции ходили по нему", — сказал Марк. Выходит, у кузнечика было больше прав жить, чем у Серены?
Спросить об этом уже не получалось.
Как принято писать о таких событиях, был обычный осенний день, ничто не предвещало…
Будто смерть всегда нуждается в предвестниках!
Университетские стены — из белого с искринкой камня, серые в пасмурную погоду… Стояли, как и стоят.
Группа, точнее те, кто был в тот день на занятиях — двадцать один человек. Погибли семнадцать — почти все, кто был в аудитории, помимо студентов один случайно заглянувший к товарищу юноша. Марк не знал его, и вряд ли желал его смерти. Но остановиться уже не мог.
Интересно, если бы зашла Аурелия — осталась бы она в живых? — думал Ренни. Вряд ли… В последние дни Марк скорее ненавидел ее, чем любил. Если то, что испытывал к этой девушке, можно назвать любовью.
Марк появился в аудитории последним — преподаватель и без того постоянно опаздывал, а на сей раз, как выяснилось позже, Марк постарался его задержать наверняка.
И глаз закрывать не требовалось, дабы представить. Дверь почти в углу, на другой стороне — два больших окна. Парт нет, три ступени, будто в амфитеатре, на них сиденья, мягкие, обитые кожей — и один длинный стол у окна, напротив двери. Подле него сбились в стайку несколько девчонок, болтали, смеялись. Одна из них хваталась новеньким диктофоном — на него и записался голос Серены…
Так он и лежит, наверное, в доме ее родителей до сих пор.
Ах, нет… столько ведь лет прошло…
У Марка был пистолет-автомат. Сефи, коротышка, однажды передавший Ренни тетрадку для Марка, погиб первым — он сидел ближе всех. Потом серия выстрелов пришлась по той девчоночьей стайке.
Окна были закрыты — в октябре уже холодно в Лейвере. Двое, парень и девушка, попытались выпрыгнуть, он — разбив стекло, она — открыв раму. Парня пуля настигла на подоконнике, так он и повис, и в одежде застряли осколки; девушка оказалась более удачливой — ей удалось выпрыгнуть…
Она поскользнулась и была доставлена в больницу с переломом основания черепа. Всего третий этаж, говорили потом. Люди выживают, упав с десятого…
Выстрелов было много — две полных обоймы ушло.
И самодельная граната в противоположный угол. Аммиачная селитра, алюминиевые опилки, сахар, или что-то в этом роде, вполне обыденные ингредиенты. Оболочка и запал от гранаты — взяты на полигоне. А один из товарищей отца работал в химической лаборатории университета…
Все заняло от силы десять минут.
Только один остался полностью невредим. Его бы назвали трусом в книгах про героев. Он упал возле шкафа в углу. Марк то ли не заметил, то ли посчитал его мертвым. У этого парня не оказалось даже царапины.
В аудитории была одна камера. Она располагалась под самым потолком и не пострадала от взрыва, который произошел на той же стороне, но в другом углу. Так что увидеть, что произошло в Лейвере, могла вся страна. Правда, стране показывали не более пары кадров…