Восхождение, или Жизнь Шаляпина

До сих пор, пожалуй, Шаляпину никогда не приходилось так работать над ролью. Ему предстояло учиться искусству перевоплощения, искусству создавать театральными средствами живой человеческий характер. Правда, Мамонтов перед репетициями объяснял каждую роль, смысл чуть ли не каждой музыкальной фразы. Константин Коровин говорил о роли декораций и костюмов в создании спектакля. Почему так необходимо гримироваться в соответствии с замыслом композитора и художника? Да и вообще все было совершенно новым для Шаляпина, не таким, как было в Тифлисском, Панаевском или Мариинском театре.

Каждый день здесь открывал ему что-то неизведанное. И дело даже не в том, что Мамонтов, Коровин, Поленов и другие замечательные люди давали необходимые знания ему, не прошедшему художественной школы. Здесь сошлись как раз те, кто мог продемонстрировать, как богата и талантлива великая Русь. И дело даже не в знаниях, которые он каждодневно словно впитывал в себя, растворял в своем таланте. Дело в том, что в театре и вообще в мамонтовском окружении царила совершенно иная обстановка: никто не подсиживал друг друга, никто не завидовал друг другу, все были одинаково даровиты, молоды, красивы, радостны от ощущения предстоящих выступлений. Во всяком случае, такими были ощущения Федора Шаляпина, вступившего в этот неповторимый коллектив театральных деятелей. Все представлялось ему таким лучезарным…

Прошло несколько дней. Мамонтов, занятый делами выставки, не появлялся на репетициях. Но и без него труппа работала с полной нагрузкой. Шаляпин старался понять героический образ Ивана Сусанина, вносил каждый раз какие-то новые краски в образ, но более опытные товарищи по сцене говорили ему, что зря он это делает: гастрольные спектакли, да еще во время Нижегородской выставки, это не время для творческих поисков. «В опере надо петь — это главное, а поешь ты хорошо. Что тебе еще надо?..»

И снова все возвращалось к устоявшемуся представлению о Сусанине. Шаляпин старательно изображал на сцене горделивость, величие от сознания будущего подвига. А подвига еще нет, он обычный, нормальный человек, выдает дочку замуж, волнуется, хлопочет, скорбит… А рядом нет Дальского, он бы подсказал ему. Да и Мамонтов пропал. Федор терялся в сомнениях и догадках.

За кулисами шла дружная работа. Все понимали, что на спектакль, открывающий гастроли Частной оперы, могут приехать министры, крупные чиновники Москвы и Петербурга, губернатор Нижнего Новгорода… Дирижер, режиссеры, художники-декораторы добились цельности и слаженности спектакля. Все — и пение, и музыка, и декорации, и костюмы, и драматическая игра — должно быть пронизано одним стремлением: понять творческий замысел композитора и правдиво передать его на сцене, передать так, чтобы зрители поверили каждому жесту, каждой детали, каждой музыкальной фразе.

Иной раз забегал Мамонтов, бросал две-три реплики и снова исчезал. Сусанин явно не нравился ему. «Успели испортить в провинциях… Да и в Мариинке тоже все движения и жесты заштампованы… Может, только Федор Стравинский там и пытается ломать штампы, — с досадой думал Мамонтов. — Но какой голос у этого юноши… И как прекрасна его фигура! И Олоферна может сыграть, и Мефистофеля, и генерала Гремина… Ну ладно, посмотрим, время еще есть. Надо поработать с ним…»

Глава четвертая

На Всероссийской выставке

Приближалось 14 мая — день открытия Всероссийской промышленной выставки. Чаще стал появляться Мамонтов. Все сложнее становился спектакль «Жизнь за царя», кроме того, репетировали оперы «Фауст», «Демон», «Евгений Онегин», «Русалка», «Самсон и Далила».

Порой Шаляпин мучительно задумывался, не удовлетворенный своими решениями того или иного образа. Получалось, что и здесь он подолгу был предоставлен самому себе, никто его не распекал, никто не поучал; казалось бы, великолепно, но, привыкший к постоянной опеке со стороны чиновников Мариинского театра, режиссеров, дирижеров, он часто терялся в непривычной обстановке: твори сам, как тебе подсказывает твоя артистическая душа.

Жизнь Нижнего Новгорода порой вовлекала его в свой водоворот, но неотступные мысли о художественной простоте и правдивости на оперной сцене все чаще не давали ему покоя. Как этого добиться? Вот и в Петербурге все ему говорили, что надо работать. А как работать? Он же все делает, как велят. Даже более того…

Он стремится дать образ Сусанина, каким его видит Савва Иванович — степенным, но обыкновенным мужиком, крестьянином. Но таким ли его видел Михаил Иванович Глинка? Крупным, монументальным — или обычным человеком? Исключительной личностью или воплощением черт среднего мужика?

На репетициях Шаляпин никак не мог найти ответы на эти вопросы, мучившие его. И поэтому движения его были скованны, излишне величественны, жесты неестественны, даже фальшивы. Ведь в первом действии ничто, кажется, не предвещало трагических событий и тем более подвига, а Шаляпин играл так, будто бессмертие Ивана Сусанина уже пришло к нему.