Восхождение Зенты

Для начала она позвонила Угорацкому. Угорацкий, в свою очередь, позвонил Адосику, с которым был приятелем, Адосик попросил своего земляка Игнатенко, а уже Игнатенко связался с Малаховым, который работал непосредственно с Кондыбо-Кондыбайло, и Малахов очень и очень просил Кондыбо-Кондыбайло принять даму из “Благой вести”.

Прежде всего ее проверили на наличие оружия. Оружия у нее не было, но была старая металлическая пудреница в виде раковины, которую пришлось оставить внизу у милиционеров.

В девять—семнадцать — не раньше и не позже, а как было назначено, Зента вошла в кабинет.

Кондыбо-Кондыбайло был необъятных размеров и практически лыс. Он не шевельнулся, не предложил ей сесть, а только долго, прищурившись, смотрел на нее, а потом сказал просто, ясно, грубовато и без всякого подтекста:

— Не лезьте вы в это дело.

— Куда? — не поняла Зента.

— Да ладно вам!

— Но я бы хотела знать, — сказала Зента.

— Вот уж не обязательно! У вас отпуск скоро? Вот и поезжайте. Поезжайте! Куда вы там хотели?

— На море… — сказала Зента.

— На море… Поезжайте на море!

Кондыбо-Кондыбайло замолчал и долго держал паузу, он как-то сосредоточился и от этого даже чуть уменьшился в объеме.

— У нас это бывает… — сказал он тише и доверительней. — Раз в какое-то количество лет без этого, понимаете ли, не обойтись… Болота, понимаете ли, у нас, болота… Разломы, потоки геомагнитные… Болота играют!

Кондыбо-Кондыбайло состоял как бы из двух человек — толстого, благодушного Кондыбайло и сурового, с прорезанным прямыми морщинами лбом Кондыбы. Кто из этих двоих давал ей совет, Зента не поняла.

Во второй половине дня Зенте принесли приглашение на банкет и в “баню”, личное приглашение от Кондыбо-Кондыбайло. О том, чтобы отказаться, нечего было и думать. Более того, по лицам сотрудников “Благой вести” Зента поняла, что это приглашение ставит ее так высоко, как она еще не стояла, а значит, ведет за собой все новые и новые возможности и для нее, и для них.

Вечером за ней прислали машину. Машина была сверкающая, новая, роскошная, и, наверное, от этого шофер был особенно высокомерен. Новая кожа на заднем сиденье, куда села Зента, поскрипывала и тонко, остро пахла. Было прохладно, и Зента вслух пожалела о том, что не взяла теплую кофточку.

— Там будет тепло, — сказал шофер и многозначительно пошутил: — Там вас согреют.

Впереди на лесной дороге мелькнули фары, шофер затормозил, пропуская важно шествующий, молчаливый, торжественный кортеж машин, а потом, словно зная свое место, встал в хвост. Ехали еще какое-то время, в тишине и в темноте, и наконец выехали на огромную, освещенную кострами поляну. Машина встала.

Прежде всего Зента наклонилась и прикоснулась к земле — трава была влажной от росы, но не больше. Зента присмотрелась — это был холм, за холмом на краю поляны блестела река. То там, то здесь горели костры, и самый огромный костер — в центре. Между кострами стояли покрытые скатертями столы. Прибывшие уже рассаживались. Мелькнуло как бы присыпанное мукой лицо Угорацкого. Зента узнала чиновника Ф-о, Адосика, Игнатенко, Малахова, Д. и еще нескольких. В центре большого стола, стоящего как раз напротив главного костра, она увидела Кондыбо-Кондыбайлу — его глаза смотрели устало и сонно. Рядом, почти вровень с ним, она с удивлением увидела лилипута Никодимова.

Между тем, быстро темнело, в костры подбросили дров, пламя заплясало ярче и жарче. Девушки в народных костюмах заиграли на скрипках.

Тут кто-то мягко взял Зенту под руку и повлек вдоль столов, поближе к центру, где горел, далеко отдавая свой жар, самый главный костер, усадил, чуть не доходя, на самое точное и верное, по всем законам церемониала, место, усадил и сел рядом. Отсюда была хорошо видна вся поляна, хорошо и близко виден Кондыбо-Кондыбайло и лилипут Никодимов в высоком кресле. Лицо своего спутника Зента знала — примелькался и пригляделся, но фамилии она не помнила. Вокруг было много знакомых лиц, однако многих Зента видела впервые .

— Здесь только наши, — сказал сосед, поймав ее изучающий взгляд. — Вы понимаете?

— Почти догадываюсь.

— Только наши. У нас — вертикаль. Вы знаете, что такое вертикаль?

— Смутно. Но тоже догадываюсь.

— Надо не догадываться, надо знать. Разве у вас не вертикаль? Я думаю, и у вас вертикаль. Кому вы подчиняетесь?

— Этот человек далеко.

— Неважно. Главное, он есть. Лично я подчиняюсь Малахову. Я — первый зам Малахова. Все за этим столом подчиняются мне. И за тем, и за тем, и дальше.

— Интересно.

— Все — за этим столом, кроме вас. Вы из другой системы.

— Конечно.

— Это надо принимать как факт. Такая реальность.

— Я понимаю.

Неожиданно лицо первого зама Малахова скривилось и приняло страдальческое выражение.

— Боже! — сказал он, наклонившись к самому ее уху. — Как они ужасно играют!

— Вы думаете?

— Если б я только думал. Я знаю! Задницы у них кондиционные, ну а все остальное можно было найти и получше. У меня — музыкальное образование. Меня чему-то учили. Ну и что? Мое мнение — это мое мнение. Меня никто не спрашивает. Этим занимаются другие. При чем здесь я? Мне подчиняются за этим столом, а не за тем.