Восковые куклы

— Эта девочка? Странная. Я так и не поняла, о чем она… что-то об измазанной в котлете губе, что-то о северянине, — пахнула в лицо теплой фразой, взглядом скользнула по средней линии оволосенения снизу вверх, зиппером, и проглотила ресницами. Смех прокатился по его трахее велосипедными спицами и напугал ее, долгий преистерический смех, какого нельзя было даже ожидать от старика.

— …стихи, наверное… — высунулось у нее изо рта и обвисло недоговоренным, медленно и безжизненно продолжая раскачиваться на губе, приклеившись к помаде. Каким образом слова вываливаются изо рта, пытались постичь многие мыслители древности. Бледные, вялые слова, которые выташнивает без всякого участия человеческой воли, когда всего меньше ожидаешь их, вызвали его недоверие, и режиссер принялся рассматривать девушку.

Он нашел в ее фигуре определенного рода сходство с негритянками, или, скорее, мулатками. Ноги… Нигерийская ваза девятого века, совершенная, как жест презрения тысячелетнему европейскому самовыжиманию. Девятый век! И возвращение в джунгли, плавное и гармоничное покачивание бедер…

— Да, ноги! — пробормотал филин, рисуя перед собой одному ему понятный образ, — она словно завернута в двулопастный лист мокрого весеннего цвета… соленые волосы на солнце прилипают к губам — всегда один или два.

— И все-таки, — проговорила Кристина, снова вынежив свой голос в молоке ослиц и крови одиннадцатилетних мальчиков, — расскажите мне, как их готовят. Денис говорил мне, что когда вы были в Марселе, — она погладила рукав пальто, море вытянулось вдруг и качнулось под гнилым криком чаек, снова оторвался и хлестнул лоскут ветра, из глубины моря, легкой утренней отрыжкой от горизонта к зубам, к гнилым обломкам скал.

— Не знаю, не знаю… это не едят, отстаньте…

— Давид Михайлович!.. Марсель, проснитесь! — Кристина всплеснула перчаткой перед его лицом.

— …в ботаническом саду, в Киеве, фашисты вырубили все деревья, все, кроме этого… на дрова, согреться им захотелось, видишь… сжигали книги.

— Бульон, Давид Михайлович, я спрашиваю вас об устричном бульоне! Марсель!

— Я не помню… Марсель?.. Пруст!

Она дышала на него, медленно повернула голову, подставив ухо, смазанное каплей «Диориссимо», к его лицу, с тем, чтобы запах ее дыхания сливался с запахом ее кожи, с запахом… Но он только дернул шеей.

Эта кананговая примесь ее духов сливалась в его сознании не с запахом ландыша или жасмина, но возрождала совсем иное: тропики, густые эфирные масла. Веером порнокарт рассыпалось цветное храмовое стекло малайских гельминтозов. Между тем девушка готовилась к купанию, вместе с Кириллом они наблюдали, как прогудел мимо корабль, в котором не было ничего обреченного, и, перемигнувшись, засмеялись. Она стянула с себя платье и обратилась к Давиду:

— Ты знаешь, Денис женится… и что я теперь могу ему сказать?

Давид считал, что Саша еще не знает об этом, и раздумывал, как бы сообщить ей новость осторожно, не испугав. Увидев, как ей легко говорить, он обрадовался и даже попытался сострить:

— Напомни, чтобы он не забыл сдать все украшения и шнурки из ботинок.

Сегодня он начал замечать, что его тяготит пребывание на этой бойне ветров, вычесывающих мысли из жидких волос типчакового травостоя. Он потерял воздушность восприятия и видит лишь расчлененные эрозией склоны, сложенные известняками и лишенные всякой поэзии.

Саша вошла в воду, убеждая себя в том, что уже совсем забыла Дениса и не находит другой радости кроме как в возможности быть одной.

«Нужно прокатываться водой сквозь стекло дней, оставляя его таким же чистым и прозрачным. Никакой памяти с этих пор! Я не могу все время ощущать его отсутствие, когда тоска начинает доходить уже до крайности. Так можно и последнего ума лишиться!»

Она уверила себя в той мысли, что рассталась с его образом, и кувырок в воде довершил нечаянное освобождение. Едва выхватив соленый трепет свободы из косой перестрелки горизонтов, она замерзла и медленно вышла на берег. Как вдруг что-то взволновало ее снова, она пристально вгляделась вдаль и заметила на склоне знакомый силуэт. По склону спускались двое парней, один из них обнял девушку, они смеялись и, казалось, были очень счастливы. Она узнала цвет его волос, спадающих на плечи. Сердце ее учащенно забилось, и в следующую секунду она увидела, что это, конечно, не он. Это испугало ее еще больше. Неужели теперь он будет мерещиться ей всюду, и она опять сойдет с ума, начнет убеждать себя, что ей это только показалось, одновременно вспоминая, может ли он сейчас быть здесь. И вся ее свобода тотчас пропадет, рассыплется, и она никогда не сможет вновь обрести эту свободу. Она завернулась в полотенце и поместила голову на колени Кирилла, вслушиваясь в глупый разговор о ненужных устрицах только для того, чтобы отвлечься.

На пляжной полосе растений почти не было, они торчали поодиночно или небольшими куртинами, ближе к которым отдыхающие бросали битое стекло и грязные пакеты.