Воскресение Сына Божьего

²² Но вы приступили к горе Сиону и к граду Бога Живого, небесному Иерусалиму, и к тьмам ангелов в торжествующем собрании, ²³ и к Церкви первородных, вписанных на небесах, и к Судии всех Богу, и к духам праведных, достигших совершенства, ²⁴ и к Посреднику Нового Завета, Иисусу, и к крови кропления, говорящей лучше, чем кровь Авеля.

Это опять на вид «духовная», «небесная» и всецело «неотмирная» цель. Так на самом деле и есть. «Духи праведных, достигших совершенства», — вероятно, святые и мученики, пребывающие в ожидании нового тела при новом творении[1433]. Даже это, похоже, только промежуточная стадия на пути к новому творению, в котором небо и земля «потрясутся», чтобы настало то, что Бог хочет сделать вечным:

²⁶ Тогда Его голос поколебал землю, теперь же Он обещал, говоря: еще раз Я потрясу не только землю, но и небо [Агг 2:6, 21].²⁷

А слова «еще раз» указывают на изменение колеблемого, как сотворенного, чтобы пребыло не колеблемое.²⁸ Поэтому, принимая Царство непоколебимое, будем держаться благодати…

И эта будущая надежда, на мир непреходящий, мир более надежный, более реальный, чем теперешний, вновь подтверждается в последней главе: здесь у нас преходящий город, но мы взыскуем того, который грядет (13:14), думая о «небесном Иерусалиме» из 11:16 и 12:22[1434].

Будущая надежда, которая таким образом появляется в кульминации книги, очевидно, связывает воедино веру в то, что будущий Божий мир готов и ждет нас на небесах, и веру в то, что это предполагает воскресение мертвых. Как в Посланиях к Коринфянам, два образа тут действуют вместе: то, что «ожидает на небесах», — это то же самое, что лежит в замысле Творца. И все это зиждется, во всей книге, на победе над смертью, которая одержана Иисусом, что подводит его к воцарению, в соответствии с Пс 8 и 109, в качестве Мессии, который правит миром в повиновении Богу. Эти тексты, — что весьма интересно, подобны тому, что мы находим в Кор 15:25–28 и Флп 3:20–21, — здесь явно не связаны с провозглашением воскресения Иисуса и результатами этого, но скорее с тем, что Иисус превыше ангелов (1:13) и что он царит надо «всем» (2:5–9).

Все это, конечно, опирается на логику воскресения. Трудно понять, как кто–то мог говорить об Иисусе, который может «чрез смерть упразднить имеющего власть над смертью, то есть диавола, и освободить всех тех, которые, в страхе смерти, были всю жизнь подвержены рабству» (2:14), если не предположить, что Иисус уже сокрушил смерть через воскресение. Драматический отрывок об Иисусе, который обращается с сильным воплем и слезами к Отцу, который мог спасти его от смерти (5:7), на первый взгляд заставляет предположить (как и повествования о Гефсимании в евангелиях), что Отец не спас его, но когда текст продолжается и говорит, что «он был услышан из–за своего благоговейного послушания», единственно вероятное его значение — что Отец дал ему жизнь за гранью смерти, спасение от смерти, которое состоит не в бегстве от нее, но в прохождении сквозь нее и выходу за ее пределы в новую, бессмертную иную жизнь. И это становится основанием первосвященства, которым наделен Иисус (7:23–25): он становится священником не через физическое нисхождение, но «по силе жизни непрестающей» (7:16). Верно, что Послание к Евреям обращает основное внимание не на само воскресение, но на действенную жертву креста, который предшествовал воскресению, и на вознесение и воцарение, которые за ним последовали[1435]. Но, как можно догадаться, в частности, из 11–й главы, воскресение тут всегда рядом, и оно явно упоминается в благословении в самом конце послания:

²⁰ Бог же мира, воздвигший из мёртвых великого Пастыря овец кровью завета вечного, Господа нашего Иисуса,²¹

да соделает вас во всяком добре способными к исполнению воли Его…[1436]

В мысли об Иисусе как о пастыре, «воздвигнутом» из мертвых, слышится отзвук Ис 63:11–14, где ГОСПОДЬ «воздвигает» пастыря — Моисея — из Египта[1437]. Моисей «был ведом вперед» не как отдельная личность, но как пастырь стада; это же можно сказать и об Иисусе, первом из восставших, чающем конечного воскресения всех (6:2)[1438].