Воскрешение секты

Но были и другие времена. Когда родился Хенрик, во мне росло убеждение, что все будет хорошо. Он был образцовым младенцем. Здоровый и довольный, родился с весом почти четыре килограмма, с самого начала прекрасно спал по ночам и плакал только тогда, когда хотел есть или спать.

Казалось, мне безумно повезло, и я почти забыла свои дурные предчувствия по поводу отцовства. Я столь твердо решила держаться за это хорошее, произошедшее в моей жизни, что смотрела сквозь пальцы на другие вещи. В усадьбе появились новые служанки. С чердака то и дело доносились звуки, от которых трудно было отрешиться. Но я внушала себе, что им все же лучше так, чем жить в бедности.

Однако потом произошло одно событие, запустившее эффект домино и приведшее к очередной трагедии в усадьбе. Дядюшка решил, что Хенрик должен научиться играть на фортепиано. У нас имелся большой рояль, и, несмотря на юный возраст Хенрика, дядюшка вбил себе в голову, что у него талант. Так получилось, что он пригласил учителя фортепиано, Вильяма Лиля, красивого мужчину с волосами куда более длинными, чем считалось приличным в то время.

С того дня, как Вильям переступил порог Виндсэтры, Густафа как подменили. Как я не догадалась! Эти долгие взгляды между ним и Вильямом, эти легкие и как бы случайные соприкосновения… И с каким энтузиазмом Густаф вдруг воспринял игру Хенрика на пианино, хотя малыш просто сидел и бухал по клавишам…

Однажды в январе на остров навалилась метель. Вильяму пришлось остаться ночевать в усадьбе. Я проснулась, услышав крики, и обнаружила, что осталась одна в постели. В детской проснулся и захныкал Хенрик. Взяв его на руки, я пошла на шум. Услышала, что дядюшка громко ругается. Открыла дверь в спальню. При виде того зрелища, которое мне там открылось, я чуть не уронила Хенрика.

Густаф лежал голый на полу, из носа у него текла кровь. Над ним со стиснутыми кулаками стоял дядя. В кровати лежал перепуганный Вильям, натянув до подбородка одеяло. Когда дядя обернулся ко мне, глаза его почернели от гнева.

— Вот чем занимается твой извращенец-муж! — крикнул он мне. — Забери его отсюда, покуда я не прибил эту свинью!

Когда мы вернулись в нашу спальню, я попыталась поговорить с Густафом. Спросила, как долго все это продолжалось. Но он только повернулся ко мне спиной и плакал, пока не заснул.

Я подумала о Вильяме, который остался пленником в нашем доме до самого рассвета — утром его отошлют домой, а его карьера пианиста будет разбита вдребезги.