Восьмое Небо

— Невероятно, — пробормотал Габерон, переступая тело, навеки замершее на узкой лестнице и тоже ужасно изрубленное, — Какую же ненависть надо испытывать, чтоб учинить нечто подобное. Это даже не варварство, это… Не знаю. Какое-то кровожадное безумие. Кому придет в голову рубить человека палашом до тех пор, пока он не превратится в нечто подобное? Откуда такая ненависть? С такой злобой не рубят даже кровных врагов!

— Может, тут что-то другое? — предположил Тренч. Он шел следом за Габероном и старался смотреть исключительно себе под ноги.

— Это что же?

— Музыка Марева.

— Что? — Габерон едва не споткнулся, мысленно чертыхнувшись. И это он-то, знавший каждую ступень канонерки лучше, чем кутикулы на собственных пальцах, способный пройти по ним даже в кромешной темноте!

— Музыка Марева, — Тренч слабо улыбнулся, — Корди болтала, помнишь? Странные звуки, которые иной раз слышат экипажи, слишком долго пробывшие внизу, в ядовитых парах. Говорят, от этого можно сойти с ума. Вдруг… Вдруг те готландцы и сошли? Набросились на первых встречных и…

— А капитан канонерки, надо думать, наслушавшись Музыки, разрешил швартовку? — язвительно осведомился Габерон, — С вражеским кораблем? Ну ладно, не с вражеским, но с кораблем-нарушителем, пересекшим границу воздушного пространства Формандии!

— Не должен был? — осторожно уточнил Тренч.

Габерон пренебрежительно фыркнул.

— Сразу видно, что ты ничего не смыслишь в формандских воздушных уставах, приятель. Корабль, осуществляющий пограничное патрулирование, подчиняется специальным протоколам, в том числе и дипломатическим. Может, наше адмиралтейство и похоже со стороны на нору с выжившими из ума пескарями, но служат там вовсе не дураки. Капитанам пограничных сторожевиков прямо запрещено подходить к нарушителю ближе, чем на дистанцию уверенного поражения. Для канонерки это около четырех миль. О швартовке с неопознанным кораблем и речи не идет!

— Странно.

— Ничего странного, — Габерон тщательно вытер белоснежным платком испачканный корабельной смазкой палец, — У тех, кто стережет облака на границе, свои правила, которым приходится следовать, если не желаешь допустить какой-нибудь международный инцидент. Не говоря уже о том, что швартовка с неопознанным кораблем просто-напросто опасна. Вдруг он напичкан взрывчаткой? Или на борту эпидемия тифа? Насколько я помню инструкции, капитан де Сезар должен был холостыми выстрелами отогнать нарушителя из воздушного пространства Формандии. Или перейти на боевые снаряды, если тот отказался бы. Вместо этого он добровольно, в нарушение всех приказов, пришвартовался.

Тренч тоже задумался.

— Может, неопытный капитан?

— Это де Сезар-то? — Габерон мрачно хохотнул, — Ему было под пятьдесят лет, а ветра он нюхал с тех пор, как научился ходить. Лично мне не приходилось служить под его началом, но слышал про него достаточно. Образцовый служака во всех смыслах. Железная выдержка, дисциплинированность, преданность флоту и своему экипажу… Де Сезар не нарушил бы приказ даже под угрозой смерти. Конечно, у него имелись свои слабости, ну так каждого, как известно, ведет свой ветер…

— Слабости? — насторожился Тренч, — Выпивка? Азартные игры?

Габерон поморщился. Несмотря на то, что душа капитана де Сезара уже гуляла где-то в огромной вышине по Восьмому Небу, ему тяжело было говорить о нем, как о покойном.

— Женщины, — неохотно сказал он, — Был у старика такой грешок. В Адмиралтейсте Формандии этот грех никогда не считался смертельным. Что не мешало на флоте болтать о том, что капитан де Сезар слаб до определенных ветров — тех самых, что образуются женской юбкой… Ладно, хватит. И не лети так быстро, мостик направо…

Капитанский мостик третьей серии, как оказалось, почти не отличался от того, что был хорошо знаком Габерону по опыту прошлой службы на канонерке. Это помещение было создано мужчинами и для мужчин — царство строгих и скупых линий, металла и лакированного дерева, тесное и нарочито неудобное, наполненное такими же мужскими запахами — въевшимся намертво ароматом табака, керосина и металла. Тем неуместнее выглядела здесь Алая Шельма в своем кичливом алом кителе, беспечно развалившаяся в капитанском кресле с задранными кверху ногами. Выглядела она совершенно свободно и даже расслабленно, но Габерон склонен был полагать, что капитанесса нарочно рисуется — он-то знал, насколько жестко и неудобно капитанское кресло…

— Заходите быстрее, — бросила Алая Шельма, не оборачиваясь в их сторону, — Долго же вас ждать приходится, господа пираты. Уже темнеет.

Она была права, в этом Габерон убедился, бросив взгляд в обзорный иллюминатор. Небо медленно темнело, солнце, точно потяжелевшая от обильной еды рыбина, уже норовило свалиться за горизонт, и узкая палуба канонерки выглядела угловатой, резкой… Через полчаса сумерки сгустятся, прикинул Габерон, а через полтора здесь уже будет кромешная тьма. Скверно. Ужасно неудобно будет вести шлюпку по темноте, даже если Корди сообразит зажечь на «Вобле» сигнальные огни…