Это была самая мокрая, одинокая и грустная горгулья на свете. Корди захотелось обнять ее и притянуть к себе, но она ограничилась тем, что медленно положила руку на плечо ассассина и осторожно погладила. Под черной тканью было так мало плоти, что на миг ей показалось, что никакого тела в хламиде и нет. Шму все равно вздрогнула, точно это прикосновение обожгло ее.
— Она скоро вернется, Шму, — Корди подмигнула ей, — Со своей собственной канонеркой. И наверняка назначит тебя своим старшим помощником. Ты любишь канонерки, Шму?
Шму осторожно покачала головой.
— Я люблю где тихо. А там… шум. Машины. Железо.
— Да и черт с ней. Хочешь шоколада?
Шму неуверенно кивнула. Шоколад она любила. Но боялась в этом признаваться.
— Тогда достань мне рыбку.
Шму оглянулась. Несколькими часами ранее над палубой «Воблы» шныряло множество беззаботных или деловито ищущих крошки рыбешек, но сейчас, с наступлением вечера, все живое, что только осталось в небе, торопилось спрятаться в облака. Лишь где-то высоко-высоко над баркентиной парил большой задумчивый палтус да рыскала у фок-марса пара угловатых кефалей, чей перламутровый блеск чешуи был хорошо заметен в лучах заходящего солнца. Прежде чем Корди успела что-либо сказать, Шму напряглась, в миг став на голову ниже, а потом одним гибким шипящим движением взлетела по мачте на добрых пятьдесят футов, бесшумно оттолкнувшись от грот-триселя. Двумя секундами позже она вновь стояла на палубе, смущенно глядя под ноги, в ее бледных пальцах был зажат хвост дрыгающейся и недоумевающей кефали.
— Сойдет, — одобрила Корди с улыбкой, — Давай ее сюда…
Она взяла рыбину за скользкий липкий хвост и постаралась сосредоточиться. Это было непросто — то же самое, что пытаться читать книгу, стоя на качающейся под порывами штормового ветра палубе. Когда не нужно, магия выскакивает из тебя сама, как икота, и попробуй сдержать, зато когда нужно — прячется куда-то на самое дно, как пугливый малёк.
«Не спеши, Сырная Ведьма, — мысленно сказала сама себе Корди, — Ты вечно спешишь и потому вечно ошибаешься. Действуй спокойно, выверено, уверенно. Вот так… Сосредоточься. Ощути себя крохотной каплей в бездонном воздушном океане. Ощути течения своей силы — сотни сильных горячих и холодных ветров. А теперь взгляни на рыбу… Представь, что она тоже состоит из мельчайших капелек. Из тысяч тысяч капелек. Вот так… Все крохотные, ужасно крохотные, но ты их чувствуешь… А теперь заставь ветра подуть на них, измени каждую капельку холодной слизкой рыбы на капельку чего-нибудь другого…»
Она сама не заметила, в какой момент у нее все получилось. Лишь ощутила прикосновение раскаленного воздуха к ладоням, такого горячего, что пальцы на некоторое время потеряли чувствительность. Пришлось открыть глаза, чтоб посмотреть, что в них зажато.
— Ну не шоколад, — Корди вздохнула, — Не каждый раз везет. Кажется, это хлебный пудинг. Ты ведь любишь хлебный пудинг, Шму?
Шму неуверенно шмыгнула носом, принимая у Корди рыбу-пудинг.
— Я… я не знаю.
Корди мягко потрепала ее по острому плечу.
— А теперь будь хорошим ассассином и спускайся вниз.
Шму осторожно откусила от плавника. По ее бледному лицу пробежала улыбка. Такая слабая, что могла показаться тенью умирающей медузы. Почуяв запах, Мистер Хнумр схватил рыбу-пудинг когтистыми лапами и попытался запихнуть целиком себе в пасть. Корди пришлось схватить его за шкирку и оттащить подальше от Шму.
— Я… Наверно, я… Да. Спасибо. А… ты?
— Меня ищет Дядюшка Крунч, — Корди нетерпеливо подпрыгнула на месте, коленки стукнулись друг о друга, — Не знаешь, где он?
— На мостике. Дежурит, — Шму осторожно погладила рыбу-пудинг по спине, — Он теперь постоянно дежурит. Как капитанесса улетела, так он с мостика не уходит…
Корди нахмурилась.
— Он же знает, что ночной воздух ему вреден! Захотел ржавчиной покрыться? Ну ладно, я побежала!
— Я… Да.
Шму растаяла в сумерках быстрее, чем растворяется щепотка сахара в горячем чае. Корди не стала ее звать — судя по всему, ассассин, утомленная долгим разговором, поспешила убраться куда-то на самый клотик[82]
. Ничего, решила Корди, замерзнет — сама спустится…До квартердека она добралась лишь через несколько минут. И сразу же увидела Дядюшку Крунча, разгуливающего по капитанскому мостику в зыбком свете сигнальных огней. Это было немудрено — фигуру такого размера, как Дядюшка Крунч, разглядел бы даже слепой налим. Очень уж она была велика и очень уж много шума производила, особенно топая ножищами, каждая из которых была толщиной с кнехт. Шум этот, когда-то казавшийся Корди пугающим, давно стал привычным и даже успокаивающим. Но когда Дядюшка Крунч заговорил, голос его был похож на грохот работающей на предельных оборотах машины.
— Где ты шляешься, девчонка? — напустился он на нее, грохоча стальными ногами по палубе, — Сколько тебя искать можно, тридцать три каракатицы? Мало мне горя с одной, так еще и другая… Не команда, а ярмарочный сброд! Был бы здесь дед Ринриетты, Восточный Хуракан, он бы вас тут быстро… к порядку… с уважением…