Восьмой круг. Златовласка. Лед (сборник)

– Нет, мне кажется, в «Обычном человеке» Смерть была полицейским, жюри и судьей сразу. Настоящей Звездной палатой[23], как сказал бы наш друг Харлинген. Согласны?

– Так вы читали «Обычного человека»? – удивленно спросила Рут и хлопнула себя по лбу ладонью. – Надо же! Это прозвучало снисходительно, разве не так? Но такого намерения не было. Или все же было?

– Вам лучше знать, – равнодушно сказал Мюррей. – Однако должен вам сказать честно, что иногда читаю книги. Трудные слова ищу в словаре.

– Правильно. Позволите задать вам очень дерзкий вопрос?

– Там видно будет.

– На этот раз тут не снисходительность. Тут любопытство. Как такой человек, как вы, стал частным детективом?

– Я хотел добиться успеха в жизни. А как вы стали школьной учительницей?

– Наверное, это судьба. В детстве, сколько помню себя, я руководила другими детьми в квартале. Учила их играм, читала им, сочиняла пьески для них, сбивалась с ними с ног. И мне это нравилось. Как им, не знаю. Не будучи знакома с новейшими теориями воспитания, я не трудилась спрашивать, нравится ли им это.

– Что это был за квартал?

– Все тот же. Барроу-стрит. Дом принадлежал моей семье с тех пор, когда Гринвич-Виллидж был, в сущности, еще деревней. Это интересный дом, если вы не против причудливого водопровода.

Мюррей отметил, что в ее словах не прозвучало нотки приглашения, но никак не отреагировал.

– Вы живете там не одна, так ведь?

– Нет, родители живы и активны. Папа преподает историю в Колумбийском университете.

– Вот как? Хорошо знакомое мне место.

– Кто бы мог подумать, – сказала Рут. – Когда вы там учились?

– Я там не учился. Окончил Городской университет. Но у моего отца напротив Колумбийского была зеленная лавка – думаю, он дружил со всеми преподавателями, – и позвольте сказать вам, что возле этих ворот не было более увлеченного болельщика, чем я. А вам известно, что ужасно недооцененная колумбийская футбольная команда однажды поехала в Калифорнию и нанесла поражение сильной стэндсфордской команде на стадионе «Роуз Боул» в Пасадене? Мне потребовались годы, чтобы избавиться от того наваждения. Я, должно быть, двадцать раз бегал той весной на территорию университета, стараясь получить автографы каждого члена команды. С тех пор студенческий футбол перестал быть таким.

Рут застонала:

– Это вы так думаете. Знаете, когда вы ушли в субботу от Харлингенов, Ральф включил телевизор на полную громкость и до вечера смотрел один матч за другим? Я занималась с Меган в ее спальне и не слышала даже собственного голоса. Да еще Дайна заходила время от времени объяснять сквозь этот шум, что выбор средневековой пьесы был ошибкой с самого начала. Так что давайте не будем недооценивать студенческий футбол. Он меня так расстраивал, что я всерьез подумывала о том, чтобы взяться за другую пьесу.

– Какую?

– За одну вещь валлийского поэта Эвана Гриффита. Совершенно замечательную, очень забавную. Читали вы его?

– Читал. Диди была его подружкой.

– Эвана Гриффита?

– Давайте не будем недооценивать Диди, ладно? – Теперь Мюррей рискнул взглянуть на нее и обнаружил, что она таращится на него, открыв в изумлении рот, словно ребенок. – Господи, что удивительного в знакомстве с Эваном Гриффитом?

– Потому что это удивительно. Потому что он… а, ладно. Вы тоже знали его?

– Нет, встречался всего один раз.

– Каким он был?

Мюррей задумался над ответом.

– Очень талантливым.

– Вы знаете, что я не об этом, – раздраженно сказала Рут. – Каким он был как личность?

– Диди может ответить на этот вопрос лучше, чем я. Спросите ее как-нибудь.

– Хорошо, спрошу непременно, – твердо сказала Рут, потом с любопытством вгляделась в ветровое стекло. – Почему сворачиваем здесь? Это только Сорок седьмая улица.

– Потому что я хочу спуститься к Риверсайд-драйв. Это кружной путь, но мы избежим пробок. И я хотел поговорить об Арнольде, не беспокоясь о пробках. В конце концов, мы здесь для этого, не так ли?

– Да, – ответила Рут. – Что вас интересует конкретно?

– Так, вы помните, что он приезжал ко мне в контору и записал на магнитофон свою версию случившегося?

– Да.

– Вот об этом я и хотел с вами поговорить. Вообразите, что я магнитофон, и расскажите все, что можете, начиная со знакомства с ним. Не беспокойтесь о том, насколько это будет затрагивать личность и насколько несущественным может что-то показаться. Все это принесет пользу. Вы не против?

– Нет. Но не лучше ли будет, если Арнольд сделает это сам? Я только…

– Как-нибудь в другой раз. А между тем это необходимая часть общей картины. Вообразите даже, что меня нет здесь, что вы разговариваете с собой вслух. Вы поразитесь, какую значительную помощь это может оказать, когда будет создаваться отчет.