Восьмой круг. Златовласка. Лед (сборник)

– Хорошо, – ответила миссис Нэпп, а затем сказала с легким упреком: – Полагаю, вы уезжаете на весь день, да?

– Видимо. А что?

– Вы оставляете здесь уйму работы, мистер Керк. Посмотрите. В этой корзине почта за три дня. А эти контракты нужно было отправить вчера, но вы еще даже не читали их. И нужно одобрить все счета на деловые нужды. Я знаю, вы особенно интересуетесь делом Ландина, но, право, нельзя пренебрегать из-за этого всем остальным.

– Понятно. Ладно, можете запереть меня здесь в пятницу и не выпускать, пока все не будет сделано. Годится?

– Да, если вы это серьезно. О, и вот еще о чем вам следует знать. Одна из девушек – Мэй Бриджес – расшифровывала магнитофонную запись, и я поймала ее на том, что она печатала дополнительный экземпляр. Она сказала, что ошиблась, что не знала о второй копирке в машинке, но, конечно, лгала. Я проверила ее шкафчик и нашла за подкладкой пальто копию еще одного отчета.

– Черт возьми, – сказал Мюррей, – дела складываются так, что потребуется принять закон об авторском праве.

– Хотите поговорить с ней?

– Нет, можете разобраться с этим сами. Постарайтесь выяснить, с кем она связана, а потом увольте независимо от того, скажет или нет. И передайте в «Интер-Америкен» и Фляйшеру, чтобы остерегались ее. Я в долгу перед ними за несколько любезностей. И ни в коем случае не забудьте о миссис Дональдсон. Скажите ей, что я буду ровно в семь.

Поездка на Кони-Айленд была долгой, и когда Мюррей вылез из такси, у него возникло ощущение, что он в покинутом городе. Во время нескольких прежних его приездов эта приморская часть Бруклина бывала ярко освещена, оглашалась грохотом поездов с открытыми вагончиками, полнилась людьми, движущимися неторопливым потоком по внешним сторонам тротуаров, огибая голодных, сбившихся перед буфетами. Теперь буфеты были заколочены, железные дороги пустовали, и единственным признаком жизни были далекие звуки музыки, еле слышное бренчанье, несомое по авеню влажным, соленым ветром, дующим с пляжа. Какой-то оптимист призывал последнего клиента в году, и в сырой, серой пустыне этот призыв звучал жутко.

Пансион был таким же серым, ветхим, безжизненным, как все вокруг. Он представлял собой громадный сарай, построенный, очевидно, в то время, когда купола и причудливые деревянные украшения были последним словом архитектуры. Покосившаяся веранда шла вокруг всего дома, и когда Мюррей прошел по ней, чтобы позвонить в дверь, доски скрипели при каждом его шаге.

Открывший дверь мужчина был круглым, крепким, как пивная бочка, и еще более обросшим, чем Мюррей. Оглядывая гостя с головы до ног, он мерно жевал погасший сигарный окурок.

– Ищете комнату? – спросил он.

– Ищу я вот что. Я чикагский брат Эдди Шрейда. Скажите, я пришел по верному адресу?

Мужчина вынул окурок, задумчиво сжал его, придав цилиндрическую форму, и снова сунул в рот.

– У нас нет никакого Эдди Шрейда.

Мюррей выронил чемодан. Достал из кармана открытку и с озадаченным видом прочитал ее.

– Шутите? – спросил он. – Эдди указал здесь этот адрес.

Мужчина взял протянутую открытку, прочитал с обеих сторон, сосредоточенно сдвинув брови. Потом вернул ее Мюррею:

– Он жил здесь. Больше не живет.

– Черт возьми, – сказал Мюррей, – вот так номер. Я провел целый день в поезде, потому что он настойчиво звал меня, а сам куда-то съехал. Скажите, где я могу его найти?

Мужчина заколебался. Что он колеблется, было едва заметно, но все-таки было, и это все, что Мюррей хотел видеть.

– Не знаю, куда он подался. Какое мне дело?

– Может, он считает, что я стану ходить по улицам, искать его. Город для этого слишком большой.

Мужчина оглядел пустырь перед верандой.

– Город большой, это точно, – согласился он.

Мюррей подумал над этим, медленно потирая щеку.

– Что ж, чего бы Эдди от меня не ожидал, я не могу в таком виде ходить по городу. Выгляжу, должно быть, ужасно. Есть где-нибудь поблизости парикмахерская?

– В следующем квартале к югу. Напротив станции метро.

Это был момент истины. Мюррей поднял чемодан, стал было поворачиваться, потом вернулся в прежнее положение.

– Скажите, можно пока что оставить здесь чемодан?

– Поставьте в коридоре, если хотите. Его никто не тронет.

Объявление в окне парикмахерской гласило: «ДВА КРЕСЛА – НИКАКОЙ ОЧЕРЕДИ», что оказалось в известной степени верным. Кресел было два, но парикмахер был всего один, пожилой, близорукий, он старательно трудился над длинными локонами прыщавого юнца. Мюррей взял журнал и сел, вытянув ноги, в другое кресло, готовясь убивать время, потом поймал себя на том, что неотрывно смотрит на отражение в зеркале.

После каждых нескольких щелчков ножницами парень нервозно отдергивал голову от них.

– Глупый, – мягко вздыхал он. – Успокойся, глупый.

Щелканье возобновлялось, и парень снова останавливал его.

– Глупый, – вздыхал он. – Глупый, глупый.