Воспитание под Верденом

Неужели она до сих пор покоится в коробках и ящиках компании, потому что никто не нашел времени просмотреть это мальчишеское сочинение? Или эти ловкачи уже разделили все между собой? Впрочем, это не к спеху. Пока Кройзинг получит телеграмму, выход, давным-давно будет найден. Самое главное выведать намерения противника, установить, насколько он в курсе дела.

Самое важное — сохранять спокойствие. Если его, Нигля, нервы так быстро сдали, то виной тому только эта помойная яма, Дуомон. Он слишком поддался гипнозу его слова. Ведь, например, в подвале монастыря в Эттале или в подземелье в В Нюрнбергском замке все выглядело почти так же, как здесь, и, сидя там, он не так скоро потерял бы голову только потому, что какой-то человек, связанный с ним по службе, — брат другого человека, который когда-то был ему подчинен.

Нигль сидит и пристально смотрит на выбеленную мелом стену. Если продумать как следует весь разговор, то он прошел, собственно, очень непринужденно. Попросту, я сам приписываю лейтенанту роль мстителя! Да, я сам все это вообразил. И все из-за того, что эти дурацкие стены называются не Этталем, не Штарнбергским замком, а Дуомоном — отсюда и рождаются все страхи. Если рассуждать хладнокровно, то ничего особенного ведь не было в разговоре. Вопрос о бумагах так же естественен, как и вопрос о «наследстве». Что какой-то лейтенант Кройзинг ведает инженерным парком — факт столь же случайный, как и то, что его брат, унтер-офицер, числился в нестроевой роте. К тому же этот лейтенант вовсе и не заботился о своем младшем брате. Зачем же он вдруг станет именно теперь разыскивать роту, где служил покойный, и начальника батальона, чтобы мстить за брата? Чепуха, просто чепуха! Кройзинг убит, он уже ничего не сможет сказать. В Дуомоне постоянно стояли рабочие роты. Если уж это не случайность, то вообще не бывает случайностей. Тогда прав патер, поставивший над миром ревностного господа бога, который ведет наблюдение за злодеями и печется о невиновных. Но с господом богом можно живо уладить дело. Пойти к исповеди, выполнить то, что наложит на тебя патер, и чорт останется в дураках, как и его посланец, эта длинная костлявая жердь, пруссак, каналья, который к тому же еще не настоящий пруссак, а подделка из Нюрнберга. Нет, не робей, Нигль! Кончай свое письмо и вида не подавай, что ты в тревоге.

День проходит довольно сносно.

Выстрелы в полдень напугали его. Однако Нигль намеревается ночью осмотреть окрестности. Он раздобыл карты и изучает их, все более и более успокаиваясь при мысли о том, что между ним и французами немалое расстояние.

После обеда, около пяти, в комнату врывается пере пуганный, командир роты, фельдфебель-лейтенант Зиммердинг. Заперев дверь, он бормочет: знает ли господин капитан, кто начальник инженерного парка в Дуомоне? Нигль высокомерно успокаивает его: конечно, это ему известно, он давно об этом знает. Лейтенант Кройзинг обходительный парень, с ним легко будет работать. Почему же он не шепнул об этом ему и Фейхту? шипит Зиммердинг. Они могли бы здорово влопаться! И он подает Тиглю бланк служебной телеграммы, белой с синим, на каких телефонисты обычно записывают передаваемый текст.

«Имущество Кристофа не получено. Кройзинг», — читает Нигль. Он долго рассматривает телеграмму.

— Как она попала к вам? — спрашивает он беззвучно.

— Ее принес тот маленький еврей, Зюсман, — для сведения, с просьбой возвратить.

Нигль качает головой. Значит, его попытка обмануть самого себя — одно легкомыслие? С человеком, который вежливо улыбается и в то же время рассылает телеграммы, точно молнии, шутить не приходится.

— Вы были правы, земляк, — говорит он спокойно, — я оказался ослом. Он опасный человек, этот Кройзинг; мы должны крепко взять себя в руки и пораскинуть мозгами. Сначала мы, конечно, все свалим на полевую почту…

Капитан зажигает потухшую сигару, его рука дрожит. И когда Зиммердинг злобно бросает: «Вряд ли это нас спасет», — Нигль не знает, что возразить.

Три дня спустя капитан Нигль бежит по гулким коридорам, втянув голову в плечи. За этот короткий промежуток времени роте пришлось зарегистрировать еще двух убитых и тридцать одного раненого. Французские снаряды дважды взорвались па пути следования колонны!.. И хотя команды поступают скорее беспорядочной толпой, чем правильным строем, у солдат и начальника создается впечатление, что все-равно они беспомощны и обречены, что за пределами форта каждый из них должен быть готов к самому худшему. И все же капитан Нигль бежит, заткнув уши руками. Ибо из бокового коридора, в залах которого находится центральный перевязочный пункт, доносятся душераздирающие крики. Такие же крики огласили поле, когда два новых убитых и девять раненых упали в каких-нибудь пятидесяти метрах от него. Туман тогда внезапно рассеялся — хороший утренний туман, — а последствия можно себе представить. Нигль непривычен к бегу, его живот трясется, слишком короткие рукава задираются вверх. Но он бежит. В тусклом свете электрических ламп он спасается от неудержимого рева истязуемой плоти.