Воспоминания: 1802-1825

Мое национальное самолюбие было в высшей степени польщено, но мои глаза отказывались верить. На Пасху король Пруссии, принцы, все генералы различных союзных армий и французские маршалы, находившиеся в Париже, собрались у императора Александра и составили его свиту в тот момент, когда он сел на лошадь, чтобы произвести смотр войскам, выстроившимся вдоль бульваров от Мадлен (церкви Святой Магдалины) до ворот Сен-Мартен. Все полки встречали его радостными криками «ура», на которые бесчисленные горожане, стоявшие по сторонам аллей и украшавшие все окна, отвечали возгласами «Да здравствует император Александр!» Казалось, все население этого огромного города пришло в движение, можно было подумать, что они встречают воскресшего Генриха IV. Сад Тюильри, Елисейские поля, набережные и все дома, даже самые отдаленные, были заполнены любопытными. Самые красивые женщины спорили за удобные места и махали платочками в ответ на крики наших солдат и народа. На площади Революции, неподалеку от того места, где под неумолимым ножом гильотины упала голова несчастного Людовика XVI, был возведен помост, обитый красной материей, на котором был сооружен алтарь. Прибытия Императора ожидали русские священники в богатых одеяниях и придворные певчие в лучших нарядах. Это святилище было оцеплено парижской национальной гвардией. Войска проходили перед государями и выстраивались густой колонной вокруг этого возвышения, образуя подобие широкого каре.

Император спешился и со всей своей свитой поднялся наверх, войска обнажили головы и слушали обедню в самом почтительном религиозном молчании. Во время благодарственной молитвы все пали ниц, так что русские священники посреди Парижа поставили на колени представителей всей Европы. Даже Рим времен наивысшей славы никогда не знал столь гордого триумфа. Это было настолько красиво, настолько проникнуто религиозным духом, что в тот момент никого не шокировало. Казалось, что происходящее событие сближало все нации и скрепляло их союз. Каждый русский гренадер чувствовал величие этого момента, ставшего самым прекрасным воздаянием Императору и его армии. Он навеки останется вписанным в скрижали славы России.

Наполеон, еще недавно находившийся в зените славы, полагавший, что из Кремля он продиктует свои законы пораженной Вселенной, и не видевший более границ своему могуществу, теперь оказался почти зрителем величия своих противников. Его маршалы только что придали блеска триумфу императора Александра, а он сам ожидал решения победителя для того, чтобы отправиться в уготованную ему ссылку. Он простился с солдатами, которых его фортуна провела по трем частям света. Они предстали перед ним для прощания, как свидетели его прошлых побед; слезы орошали усы этих храбрецов, и Наполеон, наверное, в первый раз почувствовал цену крови, которую он так часто проливал.

* * *

Наконец, король Людовик XVIII высадился в Кале. Встречать нового государя отправились приближенные Наполеона и старые эмигранты, которым было разрешено вернуться во Францию. Все были хорошо приняты и, казалось, партийные раздоры должны быть преданы забвению. Таковы были надежды всей Франции, и таково было желание короля. Но очень скоро накал страстей вновь разжег огонь разногласия. Лишенные родины за 20 лет изгнания, потрепанные нищетой, эти печальные эмигранты быстро вернули всю свою родовую гордость, почувствовав под ногами почву своих прошлых ошибок. Маршалы, гордые 20 годами побед, вельможи, которые службой получили свои отличия, были в их глазах только опасными выскочками. Все следили друг за другом, начали развиваться интриги и к моменту приезда короля в Париж партии вновь существовали.

Людовик XVIII был встречен холодно, дети Революции этому радовались, а эмигранты не могли скрыть свой гнев. С этого момента можно было предвидеть их докучливую преданность. Император проявил крайнюю деликатность, приказав, чтобы во время въезда короля в Париж никто из нас не появлялся на улицах города в военной форме, а солдаты были возвращены в казармы. Везде русских часовых заменили французами и образовали из войск бывшей Императорской гвардии, линейных полков и национальной гвардии оцепление на тех улицах, по которым должен был проехать король.

Людовик XVIII.