Остановившись в Харькове у командующего армейским корпусом князя Щербатова, я на следующий день после моего прибытия отправился с ним на бал. Мой взгляд блуждал между присутствующими до того момента, когда вошла госпожа Бибикова. В ней меня удивило все — ее красота, скромная манера держаться, рост, простота одежды. Я представился ей и больше от нее не отходил. Она не танцевала; уже 4 года носила она траур по мужу, убитому при Вильне в 1812 году. Мне также не хотелось танцевать. В конце концов, меня пленили мягкость и доброта ее разговора и еще до конца бала я совершенно влюбился. Вернувшись домой, я решил на ней жениться. Князь Щербатов много смеялся над быстротой моего решения и помог мне в нем утвердиться своими похвалами поведению и репутации госпожи Бибиковой. На следующий день он привел меня в дом госпожи Дуниной, приходившейся теткой предмету моей страсти, я нашел это семейство респектабельным и придерживающимся самого лучшего тона. Моя любовь еще увеличилась при виде того уважения и дружелюбия, с каким все относились к госпоже Бибиковой. Я не мог больше сдерживаться, и еще до конца второй встречи все члены семьи, под большим секретом, были посвящены в тайну моего сердца. Я оставался в Харькове 6 дней, и моя страсть усиливалась от счастья каждой новой встречи с этой женщиной, которая с первой минуты сумела произвести на меня столь живое впечатление. Я считал эту любовь лучшим из того, что мне пришлось пережить до сих пор, основой чувства были уважение и восхищение, никаких дурных мыслей не было, все было чисто, как предмет вдохновения. Я получил разрешение приехать в Водолагу — имение в 40 верстах от Харькова, где обычно жила госпожа Дунина со своим многочисленным семейством. Из самодовольного мужчины, каким я был с женщинами, я сделался робким, и в момент расставания я почувствовал набежавшие на глаза слезы.
После моего прибытия в унылый Гадяч, я получил приказ о новом расположении моей дивизии. Она была выведена из состава корпуса графа Сакена и вместе со 2-й конно-егерской дивизией образовала 5-й резервный кавалерийский корпус под командованием графа Ламберта. После приготовлений к маршу, на которые ушло несколько дней, я прибыл в Полтаву, чтобы проститься с графом Сакеном, и полетел в Водолагу, находившуюся уже в более чем в 200 верстах от новых квартир моей дивизии. Не успел я туда приехать, как получил приказ фельдмаршала Барклая срочно отправляться в Воронеж, чтобы организовать там заготовку фуража для четырех кавалерийских дивизий, включая мою. Недавно назначенные места дислокации были внезапно изменены. Опасались, что фуражиры не успеют произвести необходимые приготовления, и кто-то счел наиболее удобным отдать мне эту малоприятную миссию. Надо было исполнять приказ и покинуть госпожу Бибикову, тем не менее, от нее и от ее тетки я получил разрешение вернуться.
Я был так счастлив и так хорошо исполнил поручение, что менее, чем через 15 дней требуемый фураж был закуплен и размещен в нужных местах, что до стоимости этих закупок, то казне было сэкономлено около 100 тысяч рублей. Дворяне Воронежа, которым я оказал все полагавшиеся знаки внимания, очень помогли в выполнение моей миссии, они добровольно предложили кормить солдат за свой счет первые шесть месяцев, добавив к их ежедневному пайку полфунта мяса и стакан водки. Фельдмаршал Барклай оказал мне честь, выразив благодарность, а Император проявил благородство, отказавшись от подношения дворянства.
Я поспешил продолжить свои сердечные дела и провел в Водолаге и в Харькове те две недели, за которые моя дивизия пересекла эту губернию. Приободренный оказанным мне хорошим приемом, я решился заговорить о своих намерениях с графиней Сивере, подругой госпожи Бибиковой. Меня выслушали с интересом, начались переговоры. После перешептываний между двумя подругами, мне было разрешено обратиться к ее тетке, спросили господина Захаржевского, отца госпожи Бибиковой, наконец, я получил согласие, с которым связывал все мои надежды. Мой отец не имел других желаний, как видеть меня счастливым, и быстро прислал мне свое согласие и благословение. Я написал Императору и Императрице-матери, чтобы получить их разрешение, и получил их. Скверная репутация, совершенно заслуженная моим предыдущим поведением, заставила всех пожалеть женщину, которая так необдуманно приняла решение стать моей. Однако нужно было расстаться с моей суженой, приказ Императора вновь призвал меня в Воронеж.
1817
Мне поручили проинспектировать один из уездов Воронежской губернии, так как к Императору были обращены очень серьезные жалобы на злоупотребления многих чиновников и даже самого губернатора. Это был некто Бравин, наглый, продажный, допускающий произвол человек, который оскорблял дворян, притеснял купцов и разорял крестьян.