Воспоминания: 1802-1825

В ожидании теплого времени года войска все еще оставались вне столицы; наши лагеря сильно расширились, а главная квартира была перенесена в Минск. Генерал Васильчиков получил разрешение приехать в Петербург, а я остался вести все дела. Минск был не более приятен, чем Витебск; я поехал в Вильну посетить расположение 1-й гвардейской дивизии. Плохая погода сделала мои переезды крайне неприятными, по возвращении в Минск я получил известие о том, что генерал Васильчиков подал прошение об отставке с должности командира корпуса, на которой он был заменен генералом Уваровым. Последний просил меня продолжать исполнение моих обязанностей до его приезда. Моя должность более не соответствовала моему чину, и я от нее очень устал. По моей рекомендации ее занял генерал Желтухин, а я стал командиром 1-й кирасирской дивизии.

1822

Но ни новый корпусной командир, ни новый начальник штаба не приезжали, и я оставался в должности еще в течение 3 месяцев с тем большим нетерпением, что был разлучен с женой с момента приезда в Витебск. Она поехала к своей семье в Водолагу, чтобы там дождаться решения о направлении нашего движения. Каждый день тянулся для меня как год, никогда еще я так не скучал. Наконец, приехал генерал Желтухин. В тот же день я передал ему дела и лежавшую на мне ответственность. Я присутствовал на большом и красивом обеде, который мне дали мои сотрудники, а вечером был уже в пути. После стольких волнений и скуки я вдвойне почувствовал счастье от возвращения к жене в кругу членов ее семьи, которых я очень любил, и от спокойного и прелестного образа жизни. Я пользовался этим счастьем в течение месяца. Время года и состояние дорог были слишком неблагоприятными, чтобы путешествовать с женой и детьми. Надо было ехать одному, чтобы вступить в командование моей дивизией, стоявшей в Витебске. С первыми весенними днями я попросил разрешения съездить в Водолагу, чтобы забрать жену. С большим огорчением мы уехали из этого уголка спокойствия и дружбы, и с началом теплой погоды собрались в путь, чтобы скучать в Витебске.

* * *

Нищета народа, измученного тремя годами неурожая, расстроенным управлением поглупевшего дворянства и жадной алчностью огромного количества евреев, наводнивших Белую Русь, придала всему, что было в этих краях грустного и дикого, отпечаток несчастья. Во время прогулок по этим красивым местам со всех сторон можно было увидеть только нищету, столь же неприятную, как и картины города, улицы которого были полны изголодавшимися крестьянами и исхудавшими женщинами, просившими у всех ворот хлеба для своих детей. Им подавали милостыню, но вся эта помощь была недостаточной. Зрелище постоянного несчастья заставляло нас живо желать покинуть эту бедную землю. Эти места стали для меня еще неприятнее из-за смерти моего адъютанта Чорбы, молодого человека 19 лет, образование которого было закончено на моих глазах и под моим руководством. Он был влюблен в витебскую барышню и хотел на ней жениться. Офицер кавалергардов оказался более счастливым, он добился ее любви и получил обещание ее руки. Чорба не вынес этого и разбил себе голову выстрелом из пистолета.

Наконец, пришел приказ отправляться в путь. Эта новость доставила всем солдатам гвардии подлинную радость. Лишь несчастные жители этих мест были грустны и провожали нас своими благословениями. Погода была очень хорошей, и наш путь превратился в приятную прогулку. В Гатчине моя жена покинула меня и уехала в Эстляндию навестить моего отца, а я стал готовиться к представлению моей дивизии Его Императорскому Величеству. После праздника в Петергофе я присоединился к моей жене и после нескольких недель, проведенных в гостях у моего замечательного отца, мы вернулись на зиму в Петербург.

1823

Будучи полностью довольным жизнью в кругу семьи, я все больше и больше отдалялся от великосветского общества. Для меня стали настоящими мучениями необходимые визиты или праздники, на которых я должен был присутствовать, и которые вырывали меня из спокойной домашней жизни.

В конце зимы Император сообщил мне только полученную им новость об опасной болезни жены моего брата, на следующий день он мне сообщил о ее смерти с присущей только ему добротой и деликатностью. Я знал, насколько мой брат должен был быть сражен этой ужасной потерей. Желая дружески утешить брата, я обратился к Императору за разрешением отправиться в Штутгарт, где мой брат был посланником. Он не только дал свое позволение, но и милостиво дал мне карт-бланш во всем, что я сочту нужным посоветовать моему брату в дальнейшем. В качестве знака внимания он также предоставил мне дорожный экипаж и тысячу дукатов. Одновременно Император поручил мне выполнить важную миссию при короле Вюртембергском, в том случае, если бы печаль вынудила моего брата запустить служебные дела.