Пребывание в Москве длилось не более шести дней, которые стали настоящим праздником для жителей города и для души императора. Оно полностью компенсировало его тяжкие труды, и было выражением любви народа. В полночь 13 числа мы снова сели в сани и 15 марта в два часа пополудни император вернулся в Зимний дворец в Петербурге, проделав за 38 часов 700 верст.
На протяжении многих лет польский Сейм не собирался. Тщательно соблюдая все то, что было обещано, император не пожелал более откладывать это собрание, которое было предусмотрено конституцией, данной императором Александром. Он отдал необходимые распоряжения для того, чтобы в первой половине мая собрать Сейм, и приготовился к поездке с тем, чтобы лично принять в нем участие.
Мы выехали из Петергофа 2 мая и направились по дороге в Динабург. Император давно следил за строительством этой крепости, которую на протяжении стольких лет создавал сам в качестве шефа инженерных работ. Он был весьма удовлетворен произошедшими улучшениями и тем старанием, с которым были выполнены все строения и построены казармы. Здесь он устроил смотр нескольким полкам 1 корпуса и резервным батальонам. Потратив два дня на то, чтобы все осмотреть и отдать новые распоряжения, император продолжил свой путь через Ковно и Остроленко и утром 9 мая прибыл в Варшаву. Он прямиком направился к великому князю Константину, который в этот момент готовился к параду.
На следующее утро мы снова сели в коляску с тем, чтобы прибыть в Пултуск раньше императрицы. Она приехала туда на несколько минут позже нас, и после обеда все направились в Варшаву.
Полностью повторился распорядок прошлого года, по утрам парады, смотры или учения, ничего не изменилось в Польше, разве что еще больше выросло недовольство выходками великого князя Константина. Всякие надежды на изменения испарились, все иллюзии поляков об ограничении власти великого князя и его влияния на внутренние дела королевства развеялись. Не было видно конца тому стесненному положению и той его высшей власти, с которым его могущество давило на страну. Недовольства больше не скрывали. Все поляки и даже русские, кто окружал великого князя, высказывали свое неодобрение в жалобах и в ропоте, которые они мне сообщили. По своему чину я был против подобных откровений, но они были столь единодушными и искренними, что против воли я стал разделять общее мнение.
Так я узнал о жалобах поляков и позднее о том трудном и ужасном положении, в которое попал император из-за своего старшего брата. Казалось, что он более, чем когда-либо ревниво относился к своей власти, полученной им по воле императора Александра. Его поведение всегда казалось уважительным, он подчинялся императору Николаю, но в его разговорах со всеми министрами и даже в беседах с его ближайшим окружением ярко проявлялось несогласие. Малейшее противодействие приводило его в ярость. Похвалы императора в адрес некоторых военных и гражданских чинов вызывали его критику. Подчас он был недоволен теми же чиновниками, которые получили отличия по его собственной рекомендации. Если бы эти искренние жалобы были скрытыми, то можно было бы предвидеть реакцию, даже революцию. Но они были открытыми и касались только одного человека — великого князя. В императоре всегда видели надежду на лучшее будущее. Растущее благосостояние края во многом уравновешивало придирки, вспыльчивость и унижения, которые всегда были направлены против конкретных людей, а не против нации. Это была та справедливость, которую даже самые недовольные отдавали правительству. Прибытие императора, императрицы, большого количества иностранцев и всех делегатов Сейма хотя бы внешне пригасили жалобы, Варшава была блестящей и оживленной. Один за другим следовали балы и праздники, устроенные со всем изяществом и веселостью богатой и спокойной столицы.