Жизнь Натальи Алексеевны Огаревой-Тучковой (14 августа 1829 года, село Яхонтово Пензенской губернии – 30 декабря 1913 года, село Старое Акшино Пензенской губернии) неразрывно переплелась с судьбами Герцена и Огарева, с которыми ее связывали близкие и во многом трагические отношения. В 1876 году вернувшись в Россию после долгих лет эмиграции, она написала воспоминания, живо и безжалостно рассказав в них о себе и о людях, с которыми свела ее жизнь. Среди ее знакомых и друзей были замечательные личности: Тургенев, Гарибальди, Бакунин, Гюго… Перед вами не академическое издание, а книга для чтения с минимальным, но необходимым справочным материалом. Сознательно укрытые за туманной завесой, а то и вовсе не понятные обстоятельства этой поистине роковой судьбы мы постарались прояснить, разместив в конце издания статью, написанную историком литературы Михаилом Осиповичем Гершензоном после смерти Натальи Алексеевны: ему довелось повидаться с ней лично.
Биографии и Мемуары / Классическая проза ХIX века / Документальное18+Наталья Алексеевна Огарева-Тучкова
Воспоминания
I
Решившись писать свои записки, я начну с того, что слышала от своего деда, генерал-майора Алексея Алексеевича Тучкова; но прежде скажу два слова о его наружности. Мой дед не был красив собою: среднего роста, широкоплечий, с крупными чертами лица и довольно длинным носом; но его голубые глаза выражали такую приветливость и доброту, что нельзя было не полюбить его, и действительно, он был бесконечно любим всеми знавшими его.
Он воспитывался сначала у какого-то немецкого пастора, которому дворяне отдавали своих детей для обучения немецкому языку, вошедшему в моду после Петра Великого: по-французски дед говорил очень плохо. Позже его поместили в Пажеский корпус. Пажи представлялись императрице; на одном из придворных балов дед мой, еще юношею, удостоился чести танцевать с Екатериной II. Он никогда не забывал этого события, любил вспоминать о необыкновенной красоте Екатерины, о ее милостивых словах, обращенных к нему, всю жизнь оставался ее пламенным поклонником, изумлялся ее гению, знанию людей и снисходительности к ним, отсутствию злопамятности. Хотя и встречаются, быть может, ошибки в ее царствовании, но дед положительно отрицал их; любовь к императрице и к отечеству превратилась в его душе в одно прочное и глубокое чувство, которое осталось непоколебимым всю жизнь и с которым он скончался.
В 1792 или 1793 году, находясь с полком в Вильно, дед мой прельстился необыкновенной красотой и умом Каролины Ивановны Ивановской и женился на ней; в 1794 году родилась у них старшая дочь, Марья Алексеевна Тучкова. Появление ее было встречено с необыкновенной радостью; в то время семейство деда жило роскошно: новорожденную купали в серебряной ванне.
Карамзин приветствовал ее рождение следующими стихами:
Когда не стало Екатерины, всё изменилось: дворянство трепетало перед императором Павлом; хотя государю случалось миловать за дурные поступки, но бывало и наоборот, и потому нельзя было рассчитать или предугадать последствия каждого ничтожного слова, которое могло не понравиться императору.
В те времена служба для дворян была почти обязательна. Тучковых было пять братьев, и все они служили в военной службе. Старший, Николай, любимец матери, смертельно раненый под Бородином, скончался через шесть недель после этого сражения; вторым был мой дед; третий, Сергей, служил в 1812 году у адмирала Чичагова. После бегства адмирала, который боялся претерпеть от жестокой клеветы1
, Сергей Алексеевич был судим в продолжение двенадцати лет восемью комиссиями, из коих ни одна не признала его виновным. Наконец император Николай Павлович, вступивший уже на престол, повелел закрыть последнюю комиссию и признал Сергея Тучкова невиновным. Последний из братьев [Александр] был, мне кажется, замечательнее остальных: он занимался в ту младенческую эпоху нашей литературы переводами классических трагиков Корнеля и Расина; переводил также и Вольтера, занимался химией и оставил записки, которые были помещены Тучковым (Михаилом Павловичем) в журнале «Век»; но издание этого журнала было приостановлено, поэтому о дальнейшей судьбе этих записок мне ничего не известно.