Воспоминания дипломата

   На следующее утро в гостинице нам сообщили, что поезд в Берлин отходит в 12 часов, но еще неизвестно, пойдет ли он дальше Галле. Мы с дочерью решили не задерживаться, сдали багаж и кое-как сели в переполненное купе. Купе занимала, по-видимому, деловая публика, и разговор шел с немецкой обстоятельностью о работе железных дорог и телеграфа, причем высказывались соображения, когда можно рассчитывать попасть в тот или другой город, получить телеграфный ответ и т.д. Слушая эти разговоры, я вспомнил такую же приблизительно поездку в переполненном купе в 1905 г., во время первой русской революции. Тогда я ехал из Варшавы в Петербург, но из Гатчины мне пришлось возвратиться: в Петербург невозможно было попасть ввиду забастовки работников железнодорожного узла. Только разговоры были тогда совсем другие, они касались широких революционных тем, преимуществ прямого, тайного и всеобщего голосования, о свободе слова, печати и т.д.

   В пути кондуктор сообщил нам, что поезд дойдет до Берлина. Он провел меня в багажный вагон, и я тут же пересдал багаж на Берлин.

   Добрались мы до Берлина поздним вечером. Вокзал был не освещен. При выходе из вагона наше внимание привлек разговор между пожилым пассажиром и, по-видимому, его племянником, молоденьким бледным офицером в форме. Племянник возвращался из Швейцарии, где он был интернирован как тяжелораненый. Дядюшка, как выяснилось из разговора, убеждал его снять кокарду, но тот не хотел. И только перед самым выходом из вагона молодой человек уступил настояниям дяди.

   В городе вдали слышалась стрельба. Кое-как мы добрались до гостиницы, мучил голод, а найти что-либо поесть было невозможно. Горничная сжалилась и дала нам кусок черного хлеба с чашкой кофе и таблеткой сахарина.

   На следующий день я занялся изучением вопроса, как нам выехать в Петроград, но вскоре выяснилось, что советское полпредство только что покинуло Берлин. Лишь на здании "украинского представительства" развевался никогда мной до того не виданный желто-голубой флаг. Неподалеку от него возвышалась большая деревянная фигура Гинденбурга, утыканная гвоздями, вколоченными его почитателями. Среди них блестели пять золотых гвоздей - приношение болгарского царя Фердинанда.

   Берлин в начале ноября 1918 г. представлял собой необычайное зрелище. На улицах то и дело раздавалась стрельба из пулеметов, и мы с дочерью несколько раз забегали в переулки, чтобы избежать шальной пули. Хотя у меня и было письмо к помощнику германского статс-секретаря по иностранным делам Надольному, я, решив выехать в тот же день, не имел времени зайти к нему и отправился в военное учреждение, ведающее выдачей виз для поездки в Польшу. Оно помещалось на Унтер-ден-Линден, против цейхгауза, стены которого были испещрены пулями. Все пространство перед учреждением было пусто, и толпа жалась вдоль стен, опасаясь пуль. Как бы то ни было я перешел площадь и вошел в учреждение со сложным названием. По коридорам сновало много взволнованных чиновников и машинисток.

   Получив немецкую визу, я поспешил отправиться за визой к польскому посланнику. Он выдал ее и даже любезно снабдил двумя рекомендательными письмами к начальникам ведомств в Варшаве, занимающимся майоратными делами. Впрочем, у меня уже тогда закралось сомнение в действительности выдаваемых мне в Берлине документов для Варшавы.

   Нам предстояло переправить и сдать багаж на вокзал на Фридрихштрассе, отстоящий далеко от Ангальтского вокзала, возле которого находилась наша гостиница. Темнело, отовсюду слышались выстрелы.

   В эти дни в Берлине, как я говорил, наблюдалось необычайное оживление. Улицы были переполнены покинувшими фронт солдатами. Это напоминало Петроград 1916 г., когда я видел его в последний раз. Большинство магазинов и банков было закрыто, и мне с трудом удалось разменять в единственном открытом банке швейцарские деньги на немецкие. Но лучше было бы этого не делать. Германская марка уже начала стремительно падать.

Между Берлином и Варшавой

   На вокзале мы, к счастью, нашли служащего отеля с нашим багажом. По его рассказам, он привез багаж окружным путем, избегая улиц, где шла стрельба. Благодаря дипломатическому паспорту мои три сундука были приняты, хотя по общему правилу багаж принимался в ограниченном количестве. В поезде было мрачно, пассажиров очень мало, вагоны плохо освещены. В вагоне-ресторане сидела лишь компания матросов и рабочих, оживленно о чем-то говоривших. На пограничную станцию Торн прибыли во втором часу ночи. Как только поезд остановился, послышались зловещие крики кондукторов "Alle aussteigen!" ("Всем выходить!"). К тому же оказалось, что нашего багажа нет, и неизвестно было, отправлен ли он дальше или задержался в пути. Граница была закрыта на неопределенный срок.