Воспоминания для будущего

При том, что нерешительность и боязливость у меня в характере — признаю за собой этот недостаток, — я упрямый и люблю пожинать плоды. Быть может, по мягкости характера я и не прочь слушаться, но я сущий маньяк и упрямец, когда речь идет о выборе наказов. Все остальное мне безразлично, и я обмякаю. Я люблю совет Полония — выслушай мнение всех и реши сам. Люблю также и считаю основополагающим понимание судьбы Эсхилом: наша судьба — вектор сложения трех сил: нравственного наследия прошлого (генетический код), наметки будущего (предполагаемое следствие встречи генетического кода с ожидающими нас событиями) и счастливого случая в настоящем, иначе говоря, способности делать выбор из нескольких возможных решений мгновенно, руководствуясь шестым чувством. Эту возможность выбора я называю свободой.

Наша жизнь — не прямая дорога, а перекрестки на каждом шагу, требующие от нас выбора пути. Мы далеки от «фатума» Софокла. Поэтому в известной мере мы сами можем направлять свою судьбу и в ответе за нее. Страх п нерешительность не столько недостатки, сколько неудобства. Я встречаю их у Гамлета, Меза, Беранже из «Носорога» Ионеско. Таковы и другие герои Шекспира — Генрих VI, Макбет, Ричард II — герои нерешительности.

И вот я снова уезжаю из Борегара в Париж, покидаю маму. Она все больше живет сегодняшним днем. Лишь бы Луи ублажал ее своей любовью — остальное никакого значения не имеет. Мама руководила всей домашней жизнью, не выпуская изо рта сигареты. Кошки, куры, кролики, собаки и козы жили одной семьей. Она готовила общую похлебку на всю братию — полное корыто стояло прямо на кухне. Ей удалось то, чего не сумела добиться прабабушка — между птицами и кошками теперь царил мир. И до сих пор у меня перед глазами полный набор клювов, которые клюют, языков, которые лакают, кроличьих носов, которые поводят ноздрями, козьих морд, жующих под наблюдением Кюло — собаки-полицейского, регулирующего движение. Когда, по его мнению, ктото уже наелся, он ощеривается, и обжора тут же спасается бегством. Когда же отошли все, он заглатывает объедки за три жадных глотка. Сущий пеликан.

Что касается интимной жизни (полной исповеди без сексуального куплета нет), то женщину я узнал, когда мне было шестнадцать с половиной лет. В первый раз, лежа рядом с голыми грудями и предложенным мне животом, я от волнения потерял сознание. Назавтра я наверстал упущенное. По традиции то была мамина подруга. С этой стороны, как мне казалось, все было в норме. За лечу лишь одно: я оставался верен ей четыре года, потому что любил ее.

Вернувшись в Шапталь на дополнительный курс (коллеж славился тем, что готовит в Политехнический институт и высшие учебные заведения), я пришел в восторг, узнав, что дважды два вовсе даже не четыре, и лучше понял Валери.

Математические науки открывают дорогу как в поэзию, так и в прозу. Однако меня продолжали терзать мои демоны. У дедушки не хватило терпения кормить меня еще год, и в конце второй четверти он отказался это делать, предложив в дальнейшем зарабатывать себе на жизнь самому. Мне было восемнадцать. Возблагодарим его: это позволило мне выпорхнуть из гнезда и опробовать собственные крылья.

«И он ушел, покинув родных и близких» (Клодель. «Золотая голова»).

Птица отправляется в полет

Готовясь к дальнему перелету, птицы описывают в небе большие круги, выбирая курс. Я описал их три, каждый раз сам того не ведая, прежде чем направить свои стопы в театр Ателье: ученик бухгалтера, продавец цветов на Центральном рынке, классный наставник в Шаптале, иначе говоря, репетитор.

Каждый из этих опытов меня обогатил и оставил на мне неизгладимый след. Вот их краткий обзор.

Бухгалтер

Что может придумать молодой человек, грезящий Ван Гогом и чей дед торговал красками? Пойти работать на фабрику красок! Такой поступок со стороны юноши, готовящегося без особых трудов получить высшее образование, выглядел бы диким, но, как оказалось, в нем была строгая, не уповавшая на волю случая логика, короче — логика в чисто французском картезианском духе.

Я поступил учеником бухгалтера в фирму «Лефранк» на улице Вилль-л’Эвек, рядом с Мадлен — я говорю о театре, где выступал Саша Гитри. Благодаря моему начальнику мне очень скоро представился случай проникнуть в кафкианский мир.

Посреди комнаты один против другого стоят два письменных стола. Дверь распахнулась. Влетает мой начальник. Если окно открыто, он немедленно его закрывает. Если закрыто — бросается открывать, словно ему не хватает воздуха. Затем усаживается напротив меня. Звонит телефон. Начальник хватает трубку, встаетприветствуя клиента на другом конце провода, с обворожн тельными улыбками отпуская ему поклоны. Это заказ. Он подает мне знак записывать под его диктовку.

— Прекрасно, мсье, нет ничего проще...

(Его рука вытянута в мою сторону.)

— О-о! Да, через неделю, разумеется. Вы записываете?

(Я не знаю, что ответить... он ничего не сказал!)

— Договорились, мсье!

(Он щелкает каблуками.)