Чтобы оставаться в согласии с самим собой, я вынужден от этого отказаться.
В сущности, «Барро умер» сказал мой Двойник. Речь шла, разумеется, о персонаже, директоре Театр де Франс, а не о человеке.
«
Организовать «Дом премьер», как организуют издательство, выпускающее различные «серии»: крупный формат, малый формат, передвижной формат (турне). Найти большое помещение: студию, костюмерную, декораторскую мастерскую и даже теле- и киностудию (видеокассеты).
«Господин Министр,
Имею честь просить Вашего высочайшего соизволения предоставить мне частную аудиенцию, которая позволила бы поговорить с Вами о будущем Театр де Франс, его труппы и его директора. Я очень хочу сохранить то чувство уважения, с которым мы всегда относились друг к другу.
В надежде на благоприятный ответ прошу принять, господин Министр, уверения в моем почтении и преданности».
Привратники, знавшие меня уже много лет, некоторые со времен Жана Зэ (1937 год), встречают меня очень любезно. У них прямой взгляд.
Пятнадцать тридцать. Проезжаю ко двору Шартра. В этот момент Мальро выходит из машины. Я подхожу к нему.
— Господин министр, только что я передал письмо, которое позволил себе вам адресовать.
Он два-три раза качает головой и со злой улыбкой отводит глаза. Ни слова не сказав, он поворачивается ко мне спиной и исчезает. На сей раз все ясно! Это стоит всех отставок через прессу!
Значит, практически все кончено. Тем не менее мне пришлось ждать еще около двух месяцев — в молчании…
Вечером читаю Шатобриана, этого гениального комедианта, чтобы отвлечься и не пережевывать про себя и словесный гошистский бред, и крайне правую дикость, и политику гнили, и историю Театр де Франс, и развитие событий, и то, насколько свободный человек в подобной ситуации оказывается в тисках. Мне попадается фраза, прямо относящаяся к Мадлен: «Ее потрясает пустяк, но ничто не может поколебать».
Тем временем Мадлен снимается в Вилльфранш-сюр-Соп, в фильме Филиппа де Брока «Схватить дьявола за хвост». Это ее отвлекает. И слава богу!
Время от времени я езжу в Божоле провести с ней дня два-трн.
В холле «Брауне отеля» принимаю нашего друга Гобсона, серьезного критика «Санди тайме». Гобсон — один из редких «клоделевских» англичан! Поэтому я с ним крайне любезен. К тому же он искренний друг Франции. Его сопровождает молодой сотрудник той же газеты.
Разговор протекает по-французски — Гобсон хорошо знает наш язык, зато молодой человек понимает французский плохо. Несколько минут спустя он откланивается. Гобсон сидит еще долго, мы болтаем как настоящие друзья.
Наконец расстаемся. Вечером я присутствую на втором показе Питера Брука после того, как поработал с труппой сам и продемонстрировал пантомиму и дыхание.
Лондон необыкновенно живуч. Бунт молодежи, который, не забудем, происходит во всемирном масштабе, проявляется тут гораздо сильнее в атмосфере эмансипированности, нежели в политических требованиях.
В Париже за четыре недели мы пережили всю французскую революцию: от праздника Федерации 89-го года до террора и далее — Сен-Жюста. В Лондоне же широко распространилась свобода.
Этот «пляж» самоанализа действует на меня благотворно. Мадлен заканчивает свой фильм. Мы решаем поехать на несколько дней в Трувиль-Довиль. Я заставляю себя проплывать два километра в день — в море или бассейне. Плаванье и ходьба — мои любимые виды спорта.
Мне назначена аудиенция на 28 августа, в 15 часов 30 минут.
«Мсье,
Перед опубликованием нового статута Театр де Франс считаю своим долгом известить Вас, что Ваши различные заявления делают невозможным Ваше руководство этим театром в дальнейшем, независимо от его будущего назначения.
Я поручил представителю министерства рассмотреть проблему, вытекающую из этого решения.
Примите и пр.».
Подпись:
Госпбдин Резон искренне огорчен.