Воспоминания. Книга об отце

«21 апреля. — Два порока губят Бальмонта, — сказал В. И., — бедность языка и отвлеченность. Он самый отвлеченный поэт наших дней. В ранней своей фазе, когда он пел мимолетное, он был конкретным и поэтическим. Но потом он без конца стал разговорчивым, становился все более и более отвлеченным и все менее и менее поэтическим. Кстати, о его многоречивости: еще около тридцати лет назад, когда вышла его книга ”Тишина“, Зиновьева — Аннибал уже прозрела эту черту в нем и под взятым Бальмонтом к этой книге эпиграфом из Тютчева ”Есть некий час всемирного молчанья“ приписала: ”Когда болтает лишь один Бальмонт“. Да, Бальмонт утомительно многоречив и пустословен, других же он совершенно не в состоянии слушать. Книг он читает много, но схватывает в них только то, что ему кажется ”бальмонтовским“. Других поэтов он не любит, и если он вас и слушает и говорит, что ему понравились ваши стихи, это значит только, что вы ему напомнили его самого, и он тут же сымпровизирует стихотворение в ответ. Он ездил по многим странам (где он только не был!), но всюду видел только себя. ”Нам нравятся поэты, похожие на нас. — Он мог бы также сказать: нам нравятся книги, похожие на нас, нам нравятся страны, похожие на нас, нам нравится всё, похожее на нас“. И потому, когда Бальмонт переводит Шелли или Эдгара По, он их обальмончивает. Ибо что такое По? Это сама Психея, а Шелли — сердце сердец (как написано у него на памятнике), что же у отвлеченного Бальмонта с ними общего? И вообще, у него нет ничего общего с модернизмом, он совсем не символист, он вовсе не характерен для нового направления нашей поэзии. И отвлеченность его не есть некая работа мысли над предметом, нахождение и выделение его общих признаков. Нет, все эти ”ости“ Бальмонта только отвлеченные имена прилагательные, т. е. чувственные восприятия, застывшие ощущения и… больше ничего. Ибо на большую работу мысли Бальмонт не способен. Он пишет ежедневно, почти ежечасно, но совершенно не в состоянии критически отнестись к написанному. Завет Пушкина — усовершенствовать плоды любимых дум — ему чужд. Он беспрерывно, без устали поет, как птица, с великим однообразием струя всегда одну и ту же руладу. Если человек не утомляется слушать соловья, то только потому, что человек не пассивное, а творческое эхо, перерабатывающее в себе его пение. И в отношении к Бальмонту, думаю я, повторяется то же самое. Мы его воспринимаем, переработанного нашим эхом. И в этом, быть может, секрет его нескудеющей и совершенно неоправданной тридцатилетней славы» («Беседы», с. 312).

«17 августа. В. И. готовится к публичной лекции о Бальмонте. В связи с этим я сказал, что Бальмонт мало ритмичен, беден стихотворными размерами.

— Нет, это не совсем так, — возразил В. И., — некоторые размеры он даже впервые ввел. Но ритмическая бедность его в том, что взятый размер в стихотворении (в начале), на всем его протяжении симметрично повторяется. У него нет смен (или очень редко) коротких и длинных строк, его ритмическая концепция какая-то ”квадратная“. Но что составляет его главный недостаток, это бедность языка. Он, правда, изыскивает всякие способы обогатить свой язык, но тщетно. Ну, прочтите мне наугад какое-нибудь его стихотворение, и я это вам покажу.

Я прочел ”Красный и желтый“ из сборника ”Литургия красоты“.

— Вот видите, — продолжал В. И., — здесь бедность языка сказывается в отсутствии какого-нибудь останавливающего внимание богатого слова; слово ”чаруют“ (”искры чаруют нежданностью взгляда“) — красивое, но в общем контексте оно, как конфетка слащавое, а последняя строчка стихотворения — ”быстрая встреча нужна для умов“ — нехороша тем, что взято совершенно не идущее сюда отвлеченное понятие ”умов“. Чтобы понять, о чем я говорю, вспомните какое — нибудь стихотворение Баратынского, и вы сразу почувствуете богатство языка одного и бедность другого. Ну, прочтите мне еще одно стихотворение Бальмонта.

Я начал читать ”Облачную лестницу“: ”Если хочешь в край войти, вечно золотой, Облачную лестницу нужно сплесть мечтой“. — Как, в край? — переспросил В. И. — в страну? Ах, как этот географический ”край“ неуместен в царстве грез. А этот рецепт (”нужно“) как непоэтичен! Греза поэта очень милая, но язык не на высоте.

Я прочел еще одно стихотворение: ”Я не знаю мудрости, годной для других…“

— Ну, вот это стихотворение получше» («Беседы», с. 314).

БАУРА (Bowra, Sir Cecil Maurice, 1898–1971) — английский специалист по классической литературе, профессор Оксфордского ун — та, составитель антологии русской поэзии, автор The Heritage of Symbolism(London, 1943).

БЕЛЛИ, (Belli Giuseppe Gioacchino, 1791–1863) — итальянский поэт; всю жизнь прожил в Риме, писал на римском диалекте. Гоголь называл его настоящим народным поэтом. Главное произведение Римские сонеты(издано посмертно, 1886–1889).

БЕЛОБОРОДОВ, Андрей Яковлевич (1887–1965) — русский художник, архитектор. Автор воспоминаний «Работа во дворце кн. Феликса Юсупова» («Новый журнал», № 70, 1962) и «В Академии Художеств» (там же, № 73, 1963)