Читаем Воспоминания минувших дней полностью

— Нет, — жестко ответил Мюррей. — Это не устроит ни меня, ни Дэйва, ни Льюиса. Ты единственный был во всех местных отделениях профсоюза и знаешь истинное положение дел. Кроме того, это ненадолго. Когда забастовка закончится, мы найдем для тебя что-нибудь еще.

— Когда забастовка закончится, — повторил Дэниэл. — Ты можешь сказать, чем она закончится? По-моему, я так и не смог показать вам, кто такой Гердлер. Он сколотил целую банду таких же, как он, и они готовы идти до конца.

— Банду? Хорошее выражение. На следующей неделе у меня будет пресс-конференция в Вашингтоне, и оно очень подойдет.

— Рад, что смог помочь, — сказал Дэниэл.

— Через три недели День Памяти. Мы планируем организовать массовые демонстрации по всему региону. Когда банда увидит, какая сила стоит за нами, она пойдет на попятную.

— Не пойдет. Им надо подавить забастовку, поэтому они нацелены только на это. Они даже не посмотрят на наши демонстрации.

— Не спорь, Дэниэл, — устало сказал Мюррей. — Очень многие забастовку поддерживают. Не заставляй меня ставить вопрос о твоем исключении, лучше помоги мне.

Впервые за много лет Мюррей говорил с ним так откровенно, не как начальник, а как друг. Больше двадцати лет Мюррей поддерживал его, сейчас настало время отплатить ему добром за добро.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Что я должен делать?

— Когда начнутся демонстрации, ты должен будешь следить за тем, чтобы все прошло нормально.

— Постараюсь сделать все возможное. — Дэниэл поднялся с места. — Но если я останусь в Чикаго, то мне придется только уйти отсюда.

— Спасибо, Дэниэл.

— Не благодари меня, Фил, я возвращаю тебе свой долг.

— Когда-нибудь мы поговорим о том, кто кому и что должен, — устало улыбнулся тот. — А сейчас главное — сделать дело. Кстати, наш исполком установил для твоей будущей должности зарплату в восемьдесят пять тысяч долларов.

— Что же ты раньше не сказал? — засмеялся Дэниэл. — Может, тогда я был бы посговорчивее.

Мюррей тоже улыбнулся.

— Если бы тебе нужны были только деньги, ты уже давно работал бы в АФТ. Но я тебя очень хорошо знаю.

Глава 18

Кабинет, в котором Дэниэлу предстояло работать, был настолько мал, что в нем едва помещались письменный стол, два стула и одиноко стоявшая в углу вешалка. Голые, выкрашенные в белый цвет стены. Если бы не окно, выходившее на улицу, он, наверное, сошел бы с ума после первой недели работы.

Дела двигались медленно. Дэниэл сразу начал обзванивать региональные организации профсоюза, пытаясь наладить контакты с их руководителями. Те разговаривали достаточно дружелюбно, но до поступления указаний от Макдональда отказывались выполнять какие-либо поручения. Дэниэл пытался связаться с Макдональдом, но всякий раз, когда он набирал номер его питтсбургского офиса, того на месте не оказывалось. Правда, секретарша всегда говорила, что шеф обязательно перезвонит ему.

В пятницу все газеты были полны сообщений о пресс-конференции Мюррея. Особенно часто цитировалось его выражение насчет «банды». Журналисты вообще были падкими на резкие изречения, и даже Габриэль Хиттер использовал его в своей информационной радиопередаче.

Дочитав газету, Дэниэл протянул руку к телефону. Он был слегка удивлен, услышав в трубке голос Мюррея.

— Поздравляю, кажется, конференция прошла блестяще. Твои слова попали во все газеты.

— Спасибо. — Мюррей был явно польщен. — По-моему, общественное мнение понемногу меняется. Люди начинают понимать, кто мы такие и чего желаем добиться. Ну, а ты как?

— Фактически я пока даже не начал работать. Просто сижу здесь, и все. Если так пойдет и дальше, я скоро сойду с ума.

— Не понимаю, — удивился Мюррей. — Ты говорил с Дэйвом?

— Я никак не могу ему дозвониться, а на местах никто не знает о моем назначении. Я здесь, как в тюрьме.

— Хорошо, я поговорю с Макдональдом.

— Если тебе трудно, то не надо, — отказался Дэниэл. — У тебя и так проблем хватает. Послушай, может, мне лучше уехать?

— Нет, нет, я поговорю с ним. Если у тебя какие-то проблемы, я должен их решить.

— Ты мне ничего не должен. — К тому же, я давно не видел сына. Мало того, что он растет без матери, так у него сейчас нет отца.

— Побудь здесь до конца месяца. Если к тому времени ничего не прояснится, уезжай.

— Хорошо.

Дэниэл положил трубку, достал бутылку виски и повернулся к окну. Шел дождь, фонари один за другим выключались, и город медленно погружался во тьму.

Дэниэл почувствовал себя узником. Он подошел к двери и выглянул наружу. В офисе уже никого не было, и только в дальнем углу склонилась над пишущей машинкой какая-то девушка. Часы показывали пять.

Да, в профсоюзе изменилась не только организация. Раньше штаб-квартира была для людей домом, после работы они не расходились, а собравшись вместе в одной из комнат, вели долгие разговоры о настоящем и будущем. Сейчас же профсоюз ничем не отличался от любого другого предприятия. В пять часов уже никого не было.

Держа в руках стакан, Дэниэл подошел к девушке.

— Что вы занимаетесь?

— Печатаю отчет для мистера Джерарда. Он потребуется ему в понедельник утром.

— Мистер Джерард? Из какого он отдела?

— Из юридического.

Перейти на страницу:

Все книги серии New Hollywood

Похожие книги

Искупление
Искупление

Фридрих Горенштейн – писатель и киносценарист («Солярис», «Раба любви»), чье творчество без преувеличения можно назвать одним из вершинных явлений в прозе ХХ века, – оказался явно недооцененным мастером русской прозы. Он эмигрировал в 1980 году из СССР, будучи автором одной-единственной публикации – рассказа «Дом с башенкой». Горенштейн давал читать свои произведения узкому кругу друзей, среди которых были Андрей Тарковский, Андрей Кончаловский, Юрий Трифонов, Василий Аксенов, Фазиль Искандер, Лазарь Лазарев, Борис Хазанов и Бенедикт Сарнов. Все они были убеждены в гениальности Горенштейна, о чем писал, в частности, Андрей Тарковский в своем дневнике.Главный интерес Горенштейна – судьба России, русская ментальность, истоки возникновения Российской империи. На этом эпическом фоне важной для писателя была и судьба российского еврейства – «тема России и еврейства в аспекте их взаимного и трагически неосуществимого, в условиях тоталитарного общества, тяготения» (И. В. Кондаков).Взгляд Горенштейна на природу человека во многом определила его внутренняя полемика с Достоевским. Как отметил писатель однажды в интервью, «в основе человека, несмотря на Божий замысел, лежит сатанинство, дьявольство, и поэтому нужно прикладывать такие большие усилия, чтобы удерживать человека от зла».Чтение прозы Горенштейна также требует усилий – в ней много наболевшего и подчас трагического, близкого «проклятым вопросам» Достоевского. Но этот труд вознаграждается ощущением ни с чем не сравнимым – прикосновением к творчеству Горенштейна как к подлинной сущности бытия...

Фридрих Горенштейн , Фридрих Наумович Горенштейн

Проза / Классическая проза ХX века / Современная проза