Воспоминания о юности

– Да какие ж они старые? Летошные газетки, поискать токо надо… – Мужичок словно не слышал Вику. – Счас приедем, поужинаем, да и спать пора. А утресь баньку истоплю. Бани-то деревенской ты небось не видала? Ну вот, значит, попаришься… Денег с тебя не возьму, живи сколь надо. А с разговорами ко мне боле не приставай. Я это – Иван Арсеньевич. Я самый и есть. И чтобы никаких интервью, и не заикайся об этом! – прикрикнул он на изумленную Вику. – Осс-споди! И как тебя токо родители отпустили одну, в нашу глухомань!

Вот так бесславно все и закончилось: не помогли ни уговоры, ни слезы. Даже Зоя Степановна, жена знаменитого тракториста, ничего не смогла сделать. – «Он у меня такой! – с гордостью объяснила она Вике. – Как скажет, так и будет все по его… Ты не реви, я газетки тебе найду, там все про него прописано!»

И Вика взялась за газеты… О том, как она писала свой первый очерк, Вика не рассказывала никому.

Иван Арсеньевич уезжал, когда Вика еще спала, домой возвращался затемно. Сквозь сон Вика слышала, как он расспрашивал жену – о ней, Вике.

– Ну, как она тут?

– Да цельный день по деревне бегала, с разговорами приставала ко всем…Мужики говорят, настырная девка-то, не отстанет, пока все не выспросит и в блокнотик свой запишет. И вопросы задает дельные, не в бровь, а в глаз – вопросы-то! Мужики-то грят, в корень смотрит девка, а ведь только вчера приехала!

Еще Иван Арсеньевич интересовался, хорошо ли Вика ест, не замерзла ли она, ведь весь день на морозе, не забыла ли жена положить на печку Викины валенки (валенки были «командировочные», выданные Зоей Степановной). «Как о дочке заботится!» – улыбалась Вика. А Иван Арсеньевич тихо входил в ее комнатку и заботливо укрывал Вику поверх стеганого одеяла тяжелой меховой дохой. Доха пахла сеном и парным молоком, которым Зоя Степановна «отпаивала» Вику. И всю ночь ей снились поросшие высокой травой луга в теплом солнечном свете…

Через четыре дня Вика уехала, увозя с собой багаж знаний о том, «как оно – на селе живется и работается». Багаж был приличный, хоть и уместился в небольшом блокноте. О том, сколько всего за эти четыре дня уместилось в Викином сердце, она не рассказала никому. На станцию ее отвез Иван Арсеньевич. Зоя Степановна на прощанье расцеловала Вику в обе щеки и сунула ей узелок. – «На вот, пирожков горяченьких на дорожку тебе напекла». И Викино сердце дрогнуло, словно прожила она здесь не четыре дня, а четыре года… Трудно уезжать навсегда от хороших людей, поняла Вика нехитрую истину.

В поезде Вика развязала узелок. Кроме пирожков, в узелке обнаружился шарфик с затейливым орнаментом, связанный из козьего пуха, и такие же варежки. Варежки и шарфик хранятся у Вики до сих пор.

Принимая «работу», главред одобрительно улыбнулся: «Молодец! Очерк поставим в номер. Стиль хороший, и фактический материал богатый! Пиши, Виктория, будем печатать». От похвалы главреда у Вики словно выросли за спиной крылья, и хотелось взлететь. Теперь в каждом номере журнала (ну, пусть не в каждом, пусть через один) будет ее, Викин, очерк. На молодого автора обратят внимание читатели. О ней будут говорить: «…Коробову читали? – Здорово пишет! Не просто говорит о проблемах, а предлагает перспективы их решения! Молодец!». – Да это не я, это механизаторы предлагают, – скажет им Вика…

Но время шло, а Викины очерки в журнале так и не появились. – Опубликуем, не переживай! – говорил ей главред – Ты давай, пиши… И она писала. Моталась по командировкам, тряслась в разбитых грузовиках по ухабистым проселочным дорогам. Ночевала в сельских клубах, в помещении школы (в гулкой пустоте коридоров Вика отчетливо слышала чьи-то шаги, и всю ночь не сомкнула глаза), а однажды – в правлении колхоза, где ей пришлось спать на деревянной скамье. К трудностям Вика не то чтобы привыкла, скорее – притерпелась. И с упоением писала… Ничего, ее время еще придет. Напечатают.

Напечатали. Все одиннадцать очерков – в одном номере. «В этом номере мы публикуем подборку статей молодого автора Виктории Коробовой о жизни и проблемах села» – с ужасом прочитала Вика. И далее – петитом (самым мелким, неудобочитаемым шрифтом, от которого рябит в глазах!), наполовину сокращенные (о чем Вику даже не потрудились поставить в известность!) – все ее одиннадцать очерков подряд…Кто же их будет читать? – уныло думала Вика. – Даже если начнут, прочитают один-два и бросят. Это как съесть сразу десяток пирожных – вкусно только первые два, а потом в тебя уже не лезет… Отчего же главред этого не понимает?