Воспоминания о Корнее Чуковском

Я увидел лежащего на постели очень длинного молодого человека с копной волос, спадавших на лоб, с задорными глазами и толстым носом картошкой. Он мигом вскочил с постели, стал шумно двигаться по комнате, размахивая длинными руками и называя меня по имени и отчеству.

До чего он мне понравился сразу - и своей порывистостью, и буйным темпераментом, и широкой ознакомленностью со всем, что есть в литературе и искусстве. Между нами была разница в годах, тогда еще ощутимая, но надо было видеть, с каким вниманием относится этот уже знаменитый литератор к начинающему, почти ничем не проявившему себя собрату. Он рассказал мне о редакторах "Нивы" - старом и почтенном В. Я. Светлове и о его коллеге И. М. Эйзене-Железнове, о владелице издательства Л. Ф. Маркс и о всесильном управителе А. Е. Розинере. Все эти имена, которыми подписаны были письма и документы, приходившие ко мне из далекого и неведомого Петербурга, оживали в его рассказах.

Потом пыл первой встречи погас, Корней Иванович стал сосредоточеннее и спокойнее. Заговорил о том, как впервые будет выходить почти полное собрание сочинений Оскара Уайльда на русском языке. Он очень обрадовался, узнав, что у меня есть новейшее английское собрание писателя лондонской фирмы "Methuen".

За несколько дней, проведенных Чуковским в Киеве, я многое узнал и многое понял. Собственно, он был моим первым наставником в области художественного перевода. Я увидел, какой он серьезный и вдумчивый редактор, каким филологическим чутьем, "шутя и играя", он проникает в тайны уайльдовского языка. Мы с ним считывали некоторые переводы, не только мои, но и привезенные им из Петербурга.

Держа зеленый томик английского оригинала, он следил за текстом, а я читал переводы. Меня удивляло, как быстро и весело работал Чуковский. Вытянув длинные ноги на диване, он внимательно следил за оригиналом и, если ему что-нибудь не нравилось, вскрикивал: "Какой ужас!" - или повелительно стучал ногой по валику дивана, заставляя меня остановиться.

Переводчица М. П. Благовещенская в статье "Душа человека при социализме" по недосмотру поставила перед фамилией Тэна вместо И. (Ипполит) букву М. (мистер), как это было у Уайльда. Тут уж Корней Иванович пришел в ярость от такой "некультурной" ошибки, закричал что-то гневное и от избытка темперамента подбросил под потолок книгу. Я с ужасом увидел, как щеголеватый зеленый томик распался на составные части.

Публичная лекция Чуковского о модном Леониде Андрееве прошла с шумным успехом. Своеобразный ораторский талант писателя определился уже тогда: Корней Иванович все время держал перед собой на кафедре написанный им текст, но он так незаметно пользовался рукописью, так тонко интонировал фразы, что это совсем не походило на "чтение по бумажке". Да и, кроме того, лекция была прочитана, по-видимому, не раз и "испробована" на публике. Лектор уже знал, где публика будет живо реагировать на его остроумное, меткое слово. Вместе с тем ничего актерского или наигранного не было. В каждом слове и жесте чувствовалась убежденность в правоте выдвинутой лектором концепции. Уже в те молодые годы Чуковский был великолепным стилистом и знатоком языка. Отточенность слова казалась работой ювелира, а ритм речи неизменно оттенялся красивым, гибким голосом лектора.

К Чуковскому приходили многочисленные посетители - журналисты, репортеры, молодые авторы, дарившие ему свои книги с надписью. А он проявлял живейшее участие ко всему: к людям, улицам, обсаженным цветущими каштанами, а особенно к книжным магазинам и библиотекам. Не хотелось быть назойливым, но я ловил каждую возможность общения с Чуковским. Он побывал у нас в доме, познакомился с моими родителями и очаровал их блеском суждений и оригинальным умом, способным парадоксально поставить все с ног на голову. И неизвестно, шутил ли он или говорил всерьез. Так, однажды он убеждал меня, что все существующие в мире литературные направления только выдумка неучей и досужих ученых. Есть только два направления, сказал он, - талантливое и бездарное. Талантливый романтик дороже бездарного реалиста, а одаренный реалист куда нужнее, чем пустопорожний романтик. И о каких направлениях можно говорить, когда Леонид Андреев пишет реалистические рассказы и символические драмы, а в "Синей птице" Метерлинка больше реальности, чем в "Детях Ванюшина" Найденова...

Чуковский вскоре покинул Киев. Последнее, что мне запомнилось, - его улыбающееся лицо в окне медленно уходящего вагона.

1969

Александра Бруштейн

Завидная жизнь

1. "Отшельник"

В подмосковном писательском городке Переделкино есть дом. При входе в него - короткая, строгая надпись:

ПРОШУ ДАЖЕ САМЫХ БЛИЗКИХ ДРУЗЕЙ ПРИХОДИТЬ ТОЛЬКО ПО ВОСКРЕСЕНЬЯМ

"Что за человеконенавистник! - невольно подумает каждый. - Не хочет видеть людей! Оставьте-де его в покое хотя бы в течение шести дней недели!"

Если вы все-таки подниметесь по лестнице, вы увидите еще и вторую надпись:

ДОРОГИЕ ГОСТИ!

ЕСЛИ БЫ ХОЗЯИН ЭТОГО ДОМА ДАЖЕ УМОЛЯЛ ВАС ОСТАТЬСЯ ДОЛЬШЕ ДЕВЯТИ ЧАСОВ ВЕЧЕРА - НЕ СОГЛАШАЙТЕСЬ!