Воспоминания о Корнее Чуковском

На исходе той зимы совершилось большое в моей жизни событие: я познакомился с Максимом Горьким. И не кто иной, как именно Корней Иванович привел меня к Горькому, предварительно, видимо, рассказав обо мне.

Чуковский предложил мне стать секретарем сборника, задуманного группой писателей к 50-летнему юбилею Горького, и составить для этого сборника хронологическую канву жизни и творчества писателя. А вскоре после того совершился скачок в моей жизни - я стал секретарем издательства, которым руководил Горький.

Работа по горьковскому сборнику захватила меня. Мое увлечение было так велико, что даже когда меня свалила тяжелая болезнь, то я, чуть только немножко снизилась температура, вновь принялся за дело. Корней Иванович и его жена Мария Борисовна принимали трогательное участие в моей судьбе. Доктор Конухес, лечивший меня, был приведен ими. Заболел я от лепешек из гнилой картофельной шелухи, которые я самолично изготовил, а во время болезни Мария Борисовна носила мне какой-то дивный, неслыханный по тем временам кисель. Корней Иванович и Мария Борисовна не побоялись даже привести ко мне, заразному больному, своих детей, и они помогали мне. Мария Борисовна шефствовала и надо мной, и над детьми. Я бы, наверное, умер, если бы не Корней Иванович и Мария Борисовна Чуковские.

Работа у Чуковского и по сборнику была хорошей школой, но я уже и тогда понимал, что никак не получится из меня литературовед или библиограф при всем почтении моем к этим специальностям. Не хватало мне чего-то для такого дела, а главное - меня в ту пору распирало от нерассказанного, невыписанного опыта войны и революционных событий, от всего, что привелось мне испытать и видеть, и я все свободные минуты посвящал писанию рассказов. А затем появились рядом молодые люди, мои ровесники, с приблизительно таким же опытом, как у меня, и в дружбе с ними я уже целиком отдался попыткам художественного творчества.

Только очень небрежный, невнимательный критик мог бы придать поколению, к которому я принадлежу, щемящий душу лиризм: "О, моя юность! О, моя свежесть!" Юность и свежесть были безвозвратно утрачены на фронтах войны. Но если первое дыхание потеряно было в войне, то с революцией пришло второе дыхание, пришла вторая, полная надежд, но уже умудренная кровавым опытом молодость. И если не было, если в самом зачатке было уничтожено первое свежее дыхание, то пусть одержит победу второе дыхание. Так рождалась советская литература. Корней Иванович Чуковский в этом рождении сыграл свою видную роль.

В конце 1919 года советская власть отдала дом бежавшего в эмиграцию богача Елисеева деятелям литературы и искусства. Этот брошенный и опустевший дом на углу Мойки и Невского получил лучезарное название "Дом искусств". Горький возглавил Художественный совет Дома, в совет вместе с другими известными писателями, а также художниками и музыкантами вошел, как один из основных организаторов, К. И. Чуковский.

При издательстве "Всемирная литература" работала студия, целью ее было воспитание переводческой смены. За четыре месяца существования этой студии выяснилось, что подавляющее большинство молодежи, записавшееся в слушатели, стремится отнюдь не переводить произведения иностранных писателей, а писать свои самостоятельные рассказы, стихи, пьесы. Поэтому издательская студия, перенесенная в Дом искусств и заново здесь пересозданная, была ориентирована уже именно на такую молодежь.

Руководителем студии был Корней Иванович Чуковский.

Среди студийцев к 1921 году отсеялась группа молодых людей, перенасыщенных огромным, не по возрасту, жизненным опытом, опытом участия в войнах и революционных событиях. К ним присоединились еще несколько молодых, не числившихся формально в слушателях студии. Так стало нас десять человек, и мы решили собираться еженедельно и читать друг другу свои вещи. Все десятеро естественно тянулись к Горькому, к старшим, стремясь приобрести художественное мастерство. Я жил тогда в Доме искусств, и собирались все у меня в комнате. Назывались мы "Серапионовыми братьями" (привлеченные, очевидно, словом "братья").

По существу, это была творческая лаборатория, в которой мы с полной беспощадностью критиковали друг друга, в ожесточенных спорах решали множество возникающих проблем, определяли свое отношение к классикам и к современным писателям, стремились найти лучшие средства изображения для проникновения в суть действительности, в души людей. Да и в самих себе надлежало как следует разобраться.

К. И. Чуковскому наша группа пришлась по душе. Он, как и Горький, почувствовал здоровое начало сквозь некоторые "завихрения" в высказываниях.

В первый год, когда только оттачивались творческие индивидуальности, в нашей группе скрещивались самые различные, подчас как бы даже противоположные, влияния. Вся классика перечитывалась и продумывалась заново. Горький был нашим главным шефом. Чуковский и Шкловский почитались одинаково, и это одно показывает разнообразие и масштаб исканий, влияний, традиций. Ибо Чуковский и Шкловский были очень разных литературных воззрений.