Воспоминания о Л. Д. Ландау

Об этом курсе уже очень много сказано хорошего и много еще можно было бы сказать. Но я хочу отметить лишь два пункта, очень характерных для его авторов. Первое — это ясность и точность изложения. Сам Дау писал мало и с трудом, но говорил ясно и просто. Поэтому роль Евгения Михайловича Лифшица в создании курса огромна — только он мог, постоянно общаясь с Дау, живя и работая рядом с ним, перенести на бумагу результаты всех обсуждений с ним так точно и полно, как это там сделано. «Женя пишет лишь только то, что хорошо знает и понимает», — говорил Дау.

Второе — это то, что весь теоретический курс очень физичев и физический подход, использованный в нем, иногда даже недостаточно строгий с точки зрения математической логики, очень важен. Он очень упрощает понимание и прививает читателю физическое мышление. Дау искусно владел нужными для работы разделами математики, но сама по себе математическая логика вне физической реальности его не интересовала. Даже физические общие высказывания, не имеющие конкретного объекта применения, вызывали у него обычно насмешку: «Это только вам все кажется», — говорил он. «В конкретных условиях все может быть наоборот!» Это утверждение характерно для Дау, который оставался физиком во всех своих проявлениях — такой он постоянна перед моими глазами.

И. Л. Фабелинский

НЕСКОЛЬКО ВСТРЕЧ С Л. Д. ЛАНДАУ

Возможно, покажется странным, что физик-экспериментатор, мало общавшийся с Львом Давидовичем Ландау, вздумал писать о нем воспоминания.

Мои воспоминания о Льве Давидовиче так сильны и так отчетливы, что, когда мне предложили написать, я решился на это, хотя, конечно, ни в какой мере не претендую на создание образа крупнейшего физика и удивительного, необычного человека.

В мои студенческие годы в начале 30-х годов на физическом факультете МГУ среди студентов ходила легенда о крупном и совершенно необычном физике-теоретике Л. Д. Ландау. Можно сказать, что это было время, когда не только для студентов и физиков, но и людей, далеких от науки, легенда о Ландау, пользуясь оборотом речи Т. Манна, начала сама себя рассказывать.

Как всегда, в легенде бывает все: и правда, и преувеличения, и преуменьшения, и искажения. Тем более это относилось к нашей легенде, поскольку она складывалась из слухов самой разной достоверности. Рассказывали, что он окончил Ленинградский университет в 18 лет. Работал в Ленинградском физтехе у академика А. Ф. Иоффе. Несколько лет работал у самого Нильса Бора в Дании. Побывал и в других странах, общаясь с самыми крупными физиками. Сделал и опубликовал выдающиеся работы по теоретической физике. Его имя приобрело мировую известность. Доходили слухи, что он непобедим в научной дискуссии. Победить его нельзя, даже если истина на твоей стороне. Говорили, что он очень резок в суждениях и не стесняется в выражениях для характеристики умственных способностей своего собеседника, если, по его мнению, он утверждает «не то» или несет откровенную чепуху. При этом ему безразлично, кто его собеседник — начинающий научный работник или почтенный академик. Рассказывали, будто на дверях его комнаты в харьковском институте, где он тогда работал, висела надпись: «Осторожно, кусается!» А это уже свидетельствовало о самокритичности или терпимости и о чувстве юмора, да и о демократизме.

Что в этой легенде о Л. Д. Ландау было правдой, а что нет, мы тогда не знали, но нам этот человек определенно нравился.

Должен признаться, что нравилось нам не столько то, что он крупный физик. К тому времени мы уже прослушали курсы общей физики, электродинамики, квантовой механики и др. и нас именами крупных физиков нельзя было удивить, тем более что и наши преподаватели сами были крупными физиками. Но вот сочетание его универсальных знаний и молодости с резким нелицеприятным обращением, невзирая ни на что, кроме науки. Это было здорово!

Это импонировало нам больше всего, правда, пока еще никто из нас не встречался с ним и не мог узнать из его уст свой «диагноз».

Учившие нас физики, пользовавшиеся заслуженным авторитетом, и, разумеется, не только у студентов, знали Л. Д. Ландау достаточно хорошо, но наши сведения о нем были не от них.

В середине 30-х годов (1936?) только однажды небольшая группа студентов-физиков могла, правда косвенно, почувствовать масштаб научного авторитета Л. Д. Ландау.

Тогда ему не было и тридцати.

Произошло это после лекции одного профессора на Моховой в «новом здании» старого МГУ. После лекции к лектору подошли студенты и один из них изложил нашему лектору — крупному физику — свою точку зрения на один из обсуждавшихся в лекции вопросов. Лектор был решительно с этим не согласен и отверг высказывания студента. Он «громил» его с разных точек зрения, причем в свои аргументы вкладывал еще и свой бурный темперамент. В конце концов он победно сформулировал окончательно свою точку зрения на физическую задачу, о которой уже минут 15—20 шел разговор. И вот тогда присутствующий здесь же наш преподаватель — хороший физик, ведший у нас семинары, — вдруг тихо заметил: