Воспоминания о Л. Д. Ландау

Что-то существенно изменилось в наших взаимоотношениях после того, как я сдал «Квантовую механику». Л. Д., не дожидаясь сдачи всего теорминимума, написал письмо с просьбой направить меня после окончания института к нему в аспирантуру. Теперь после каждого экзамена он подолгу беседовал со мной, приглашая иногда пообедать вместе с ним. Разговоры носили главным образом общечеловеческий характер, почти всегда с наставительной интонацией, но поражали меня тогда своей откровенностью, я бы даже сказал, личностной обнаженностью. Он часто возвращался к тому, как, по его мнению, должен жить человек, желающий стать настоящим теоретиком, как он должен строить свои взаимоотношения, в частности, с женщинами. Здесь Л. Д. не скупился на положительные и отрицательные примеры из своей жизни и из жизни других физиков. В тот момент я даже предпочел бы не знать часть из этих примеров. Один из наставительных тезисов Л. Д. сводился к утверждению, что, если теоретик хочет достичь чего-то существенного, он должен жениться в 30 лет, не раньше. Я любил цитировать эти слова Л. Д., иронизируя над своими друзьями. Но, когда я сам женился именно в 30 лет, насмешкам, что это не случайно и произошло потому, что «так сказал Л. Д. Ландау», не было границ.

Одним из впечатляющих был для меня разговор, который я помню до сих пор почти дословно, когда Л. Д. почему-то решил дать характеристики теоретикам, близко с ним соприкасающимся. Характеристики были весьма нелицеприятными, хотя они относились к людям, чьи имена были хорошо известны в кругу физиков. Единственно, о ком он говорил в превосходных степенях, был И. Я. Померанчук. Честно говоря, я был обескуражен, мне казалось, что он был крайне не объективен и не справедлив. Ведь многих из этих людей я знал, слышал их выступления на семинарах, они были несомненно талантливы. Но вот прошло много лет, и я должен признаться, что, несмотря на безусловные преувеличения, почти во всех случаях Л. Д. точно подметил те черты, которые так или иначе сказались в будущем.

Иногда после экзамена Л. Д. в качестве как будто развлечения начинал задавать «детские» задачи на сообразительность с монетами, спичками, со скрытой симметрией и т. п. (Все эти задачи еще раз вернулись ко мне, когда сын стал посещать математическую школу.) Если вы не могли сразу найти ответ, он начинал иронизировать, правда в этом случае очень снисходительно.

В аспирантуру к Л. Д. Ландау мне поступить не разрешили. Несмотря на его повторные просьбы. Шел 1950 год. Я должен был уехать работать далеко от Москвы. Л. Д. предложил мне поступить в заочную аспирантуру к нему. Я сдал перед отъездом вступительные экзамены, и Л. Д. написал, что он согласен быть моим научным руководителем. Он составил и передал мне письмо-рекомендацию, которое не имело точного адресата и содержало просьбу предоставить мне возможность работать как физику-теоретику. Это письмо сыграло существенную роль в моей биографии. Но учиться в заочной аспирантуре у Л. Д. мне снова не разрешили. Поэтому, приезжая время от времени в Москву, я имел возможность очень отрывочно консультироваться у него.

Регулярно видеться с Л. Д. я начал только во второй половине 50-х годов, когда вернулся в Москву и стал работать в Институте атомной энергии. В этот период у нас сложились неформальные отношения, возможно, благодаря тому, что я работал в другом институте. Он довольно часто бывал в нашем доме, подружился с нашими друзьями.

Но наиболее впечатляющим, без сомнения, было участие каждый четверг в семинаре, который вел Л. Д. в Институте физических проблем. Наверное, многие в своих воспоминаниях коснутся этого семинара. Скажу только, что это был совершенно уникальный семинар, по-видимому не имевший и до сих пор не имеющий аналогов в мире. Владение всей теоретической физикой как единой областью в сочетании с удивительной глубиной физического мышления позволяло Л. Д. проникать в сущность излагаемого почти тотчас после того, как докладчик начинал рассказывать свою работу. Происходил скальпельный анализ с выявлением главных результатов и скрытых слабостей. Семинар превращался для присутствующих, а часто и для докладчика в студийный урок, и в этом была его особая неповторимость. Сам Л. Д. относился к семинару очень серьезно и, по-видимому, часто готовился к нему. Во всяком случае, я мог в этом убедиться на собственном примере. Л. Д. имел обыкновение за неделю до семинара беседовать с докладчиком, после чего окончательно решал вопрос о целесообразности постановки доклада на семинаре.

Расспросив меня в подобной ситуации, он с одобрением отнесся к результатам анализа конкретной системы, но был весьма скептичен по отношению к попытке широкого обобщения, которым, по правде говоря, я гордился. К моему удивлению, когда во время доклада я перешел к этой части и услышал сомневающиеся вопросы кого-то из присутствующих, Л. Д. вышел к доске и продемонстрировал свой вариант доказательства справедливости этого обобщения.