Воспоминания о Л. Д. Ландау

«Я познакомился с Ландау в Лейпциге в 1930 году и позднее встретился с ним опять в Копенгагене в 1934 году. Моим самым ярким зрительным воспоминанием о Ландау было красное пальто, которое он носил в Копенгагене. Миссис Бор, подтрунивая над ним, говорила, что он носит в точности форму почтальона. Вы понимаете, что я забыл бы о красных пальто копенгагенских почтальонов, если бы не этот случай. Я очень любил Ландау и очень многое от него узнал по физике. Он получал удовольствие, делая заявления, рассчитанные на то, чтобы шокировать членов буржуазного общества. Когда мы оба жили в Копенгагене, я женился. Он одобрял мой выбор (с моей женой он играл в теннис). Он также спрашивал нас обоих, как долго мы рассчитываем оставаться в браке. Когда мы сказали ему, что наши планы определенно рассчитаны на довольно долгий срок и что мы не имеем никакого намерения обрывать наш брак, он выразил самое сильное неодобрение, аргументировав его тем, что только капиталистическое общество может испортить такую в корне хорошую вещь, доведя ее до такой абсурдной степени. В Копенгагене он много спорил с Джеймсом Франком о религии. Он считал религиозную веру очень устаревшей и неприемлемой для ученого и выражал свои мысли невоздержанно как в присутствии, так и в отсутствие Франка. Франк всегда смеялся над ним. Было очень приятно, что, уезжая из Копенгагена, Ландау специально пошел попрощаться с Франком. Ясно было, что, говоря о Франке, в действительности он подразумевал не то, что говорил.

Я продолжаю питать привязанность к Ландау и теплоту и очень рад, что премия им. Фритца Лондона досталась ему. Он ее заслужил».

Нужно помнить, что Ландау в то время [о котором пишет Э. Теллер] был очень молод, возможно, теперь он несколько повзрослел.

Во время его пребывания за границей был сделан первый шаг, который сместил фокус его интересов и которому суждено было поставить перед ним крупные вопросы физики низких температур. Интересная методика его предыдущей работы вооружила Ландау для решения новых проблем. Этот процесс был накопительным. В возрасте 22 лет он развил «теорию диамагнетизма металлов Ландау», показывающую, что вырожденный идеальный электронный газ обладает диамагнитной восприимчивостью, равной 7з парамагнитной восприимчивости. Несколько лет спустя, в 1937—1938 гг., это привело к объяснению эффекта де Гааза— ван Альфена. Результат, полученный Ландау в ранние годы при работе над проблемой диамагнетизма фермиевских систем, был очень важен для его новой теории, предсказывающей существование «нулевого звука» в жидком гелии-3, вызывающем искажение поверхности Ферми. Легкость, с которой Ландау разобрался в этой ситуации, вполне понятна, если принять во внимание понимание фермиевских систем, приобретенное им за тридцать лет до этого.