Воспоминания о Марине Цветаевой

Понимаешь, если бы этот человек прямо сказал мне: «Это прекрасные стихи, но писал их мой товарищ», — я бы тогда не сердилась. Но сказать, что сочинил их он, и знать, что я люблю его за чужие стихи, — какая гадость! Я бы хотела, чтобы он уехал в Америку!

Я тоже хочу в Америку, — сказал я.

Зачем?

Так… Интересно на корабле. Ты когда-нибудь ездила на корабле?

На воздушном.

Разве есть воздушные корабли?

Конечно, есть. Мы еще с вами поедем!

Правда? Когда?

Как-нибудь вечером. Послезавтра, кажется, будет новолуние — это лучшее время для такой поездки.

Ты нарочно это говоришь?

Сердце мое забилось.

— Я говорю вполне серьезно. Царь луны, мальчик-месяц, мой большой друг. У него много воздушных кораблей, и он с удовольствием даст мне один.

Он добрый?

Очень добрый. Послезавтра вы о нем узнаете.

Комната мало-помалу наполнялась дымом. Мара курила не переставая. То и дело трещал, открываясь и закрываясь, металлический портсигар, то и дело чиркала спичка. Окруженная облаком дыма и сиянием коротких пышных кудрей, это была уже не Ленина подруга Мара, которая утром краснела и за обедом спорила с папой…

Мара, — сказал я тихо, — я знаю, кто ты.

Кто?

Ее блестящие глаза пристально взглянули в мои.

Ты — волшебница. Правда, Женя?

Правда!

Догадались? Как я рада! Я сразу увидела, что вы меня поймете. Как же вы это узнали?

Ты знакома с мальчиком-месяцем…

Ты так легко ходишь!

У тебя такие глаза, такое сердечко…

И такое волосы…

Ты по ночам не спишь, ты ничего не ешь, у тебя…

Ты такая чудная!

Мальчики мои! Ты, Кира, — золото, ты, Женя, — бриллиант! Нет, вы оба — аметисовые сердечки, как у меня не шее!

А другие знают, что ты волшебница?

Никто не знает!

Даже Лена?

И она не знает, — только вы, мои золотые, серебряные мальчики! Недаром у вас аквамариновые глаза! Это такой драгоценный камень морской воды.

Ты любишь море?

Вы любите стихи, да? Ну, слушайте:

Пока огнями смеется бал,Душа не уснет в покое.Но имя Бог мне иное дал:Морское оно, морское!В круженье вальса, под нежный вздохЗабыть не могу тоски я.Мечты иные мне подал Бог:Морские они, морские!Поет огнями манящий зал,

Поет и зовет, сверкая.Но душу Бог мне иную дал:Морская она, морская!.[273]

Мара кончила.

Имя морское, душа морская, — может быть, она русалка?

Ты, русалка, Мара?

Я все — и волшебница, и русалка, и маленькая девочка, и старуха, и барабанщик, и амазонка, — все! Я всем могу быть, все люблю, всего хочу! Понимаете?

Конечно, ты волшебница!

Закройте глаза!

Когда мы их открыли — она уже исчезла.

Часы в гостиной пробили двенадцать.

V

Снова ночь, снова вспыхивающий огонек папиросы, снова моя рука в спутанных волосах волшебницы Мары. Лица ее не видно; от всей Мары — только голос. Три перекликающихся голоса в темноте.

Кира, что по-твоему, старость?

Это когда ходят с палкой, надевают очки и кашляют. Все лицо в складочках, и после каждого слова: «э-э-э».

А по-твоему, Женя?

Это когда мальчик растет, растет и вдруг седой станет и у него уже внуки.

Ты бы хотел быть старым?

Нет, старому страшно. Идет, ничего не видит и раз — под конку! А ты бы хотела быть старой?

Тоже нет. Сейчас мне семнадцать лет, и я все могу. Хочется лезть на дерево — лезу, кататься по ковру — катаюсь. Мне все позволено. Но представь себе пожилую даму, лезущую на дерево, — нелепо, правда?

Мы расхохотались.

Вот видите, вам смешно. А по-настоящему это не смешно, а ужасно. Положим, я живу все дальше и дальше. Мне уже не семнадцать, а двадцать семь, а тридцать семь, а сорок семь лет. Обо мне говорят уже не «молодая девушка», а «пожилая дама». От меня требуют разумного поведения, спокойного взгляда на жизнь, знания ее. А в глубине я все тот же сорванец, та же семнадцатилетняя, с тем же сердцем и той же душой. Я прекрасно знаю, что кататься по полу со старым лицом — нельзя, невозможно, нелепо, смешно. Мне приходится сдерживать себя, изменять настоящей себе из-за этого старого лица, — быть почтенной дамой, над которой я сама смеюсь. Это ужасно, ужасно!

Ты, наверно, уж скоро будешь старой?

Лет через десять, то есть не старой, а среднего возраста. Это еще хуже… Впрочем, довольно об этом!

Она вздохнула и положила голову рядом с моей на подушку. Мне вдруг захотелось ее утешить.

Ты — волшебница, а волшебницы всегда молодые и красивые. Я читал в сказках.

И у тебя ведь волшебная палочка, — добавил Женя.

Мара слегка приподняла голову, мягко щекоча меня по щеке волосами:

Какие вы оба умные! Конечно, я не могу состариться. Я только пошутила, я ничего не боюсь. Довольно об этом! Будем говорить о веселом. Расскажите мне что-нибудь страшно глупое!

Мы про глупое ничего не знаем, — с достоинством ответил Женя.

Мы, когда были маленькие, очень много говорили глупостей, но теперь мы все позабыли, — отозвался я.