Воспоминания о Марине Цветаевой

Весной <1906 года> отец выехал в Крым, чтобы перевезти М. Ал. и двух девочек домой. Брат Андрей целых 4 года не видел их. Да и я уже 3 года. Марине было уже 14 лет, Асе — 12. Какими они стали? Дорога им будет очень трудная: до железной дороги много езды на лошадях! Как справиться с совсем слабой больной и беспомощными в дороге детьми? 21 мая 1906 г. отец писал Нечаеву-Мальцеву из Ялты: «Я переживаю здесь тяжелые дни. Что делается в Москве? Числа 28-го надеемся переехать в Тарусу. При благополучии 31-го надеюсь быть в Москве». Отец беспокоился о делах на службе и в музее: «Здоровье больной безнадежное. Больная страдает не одной чахоткой, но и совершенно разбитыми нервами, астмой и крайней слабостью сердца.

Был на почтовом дворе, законтрактовал 2 ландо и подводу под багаж. Больная так слаба, что до экипажа придется нести ее в кресле».

После долгого и трудного пути семья была водворена в знакомый, милый домик над Окой.

«Я совсем измучен», — писал отец. «Дамоклов меч висит над нами», — добавлял он по поводу все ухудшавшегося здоровья больной.

Девочки сильно выросли. Прямо с дороги обежали они и дом, и свои верхние комнатки с балконом над садом, и двор с кустами бузины у большого сарая, и старый сад, и спуск к реке, где еще цела была лестница с земляными ступенями, которую выкопал Сережа Иловайский, когда гостил у нас в Тарусе.

У городского сторожа, что жил недалеко от нашей дачи, в семье оказалось много молодежи, подростков — найдутся нашим девочкам товарищи для игр и походов…

Из нашей дружбы с Мариною в те дни помню такой случай. Как-то под вечер шли мы вдвоем из Тарусы от Добротворских к себе домой. Несли мы 2 толстых тома «Войны и мира» в крепких переплетах. Шли берегом, мимо кладбища. И захотелось Марине заночевать на кладбище! Дома беспокоиться о нас не стали бы, думая, что мы остались у Добротворских.

Я легко согласилась: было лето, тепло. Ушли мы подальше от дороги, зашли за кусты на краю кладбища, положили себе по тому «Войны и мира» под голову и залегли. Уже смеркалось. Люди шли по дороге, голоса нам слышны, но нас не видно. Лежим молча, смотрим, как меняют краски облака там, высоко над нами. Поднялся ветерок, стало беспокойно. Мы придвинулись друг к другу. Лежать неудобно — от жестких переплетов голове больно. Лежим, терпим. Говорить ни о чем не хочется. От реки потянуло сыростью, и стали мы зябнуть в летних своих платьях. Уснуть почти невозможно; так, маета одна! А все-таки, видно, устали мы и, сами того не заметив, уснули.

Летняя ночь коротка: вот уже и голоса слышны, солнце всходит, по реке плоты идут, плотогоны перекликаются. Белый туман от солнца тает, трава мокрым-мокра, с берез и кустов каплет, все кругом росой блестит. Лежать больше нет возможности, но идти в такую пору нам некуда. И стали мы бродить, на всю эту незнакомую нам утреннюю красоту любоваться. Цветов набрали полны руки, а от мокрой травы в башмаках вода, платье чуть не до пояса намокло, висит как клеенка, хлопает, шагать мешает.

Не рассуждая, сами не зная, что будет, повернули мы домой… А там видим: дом заперт, прислуга еще не вставала. Куда деваться? Залезли мы на сеновал над сараем, пригрелись и заснули, благо сухо да тихо… Когда проснулись и стукнула входная дверь без ключа, сама судьба помогла нам незаметно пробраться в дом, наверх, к своим постелям, и, как были, во всей «красе» свалились, заснули мы мертвым сном, проспав до самого завтрака, до 12 часов. Быстро переоделись, вышли к завтраку в обычном, приличном виде.

Сестры были большие любительницы приключений, ночных костров, фантастических рассказов, романтики стихов. <…>

Был июль. Уже второй месяц жили мы все вместе. Почти каждый день приходил к нам из Тарусы врач И. З. Добротворский. Он не скрывал от отца, что состояние М. Ал. таково, что надо быть готовым к очень близкому концу. Тетя Лена Добротворская озаботилась: девочкам, не имевшим темных платьев, сшила что-то темное и длинное. На тех же днях отец вышел к нам сказать, что М. Ал. зовет детей прощаться.

Меня она не звала; я была ей благодарна за эту прямоту в тяжелый час. А дальше все было как бывало обычно в то время: привезли свинцовый гроб, и уехали мы все в Москву, а там похороны на Ваганьковском кладбище…

Отец долго болел. Дома жили мы — брат, сестры, я, двоюродный брат наш, студент Добротворский и репетитор.

С хозяйством справлялась я плохо: трудны были мне дом в 12 комнат, прислуга — дворник, кухарка, горничная… Появилась немка-экономка. В отсутствие отца за стол садилось нас семь человек.

Марина входила в полосу своего увлечения Наполеоном, приведшего ее к серьезной работе, — через год Марина перевела всего ростановского «Орленка» — работа, показавшая, сколько в этой девочке-подростке способности к упорному труду, самозабвенному увлечению и силы прирожденного таланта.

Большим событием было появление у нас в Трехпрудном Эллиса.