Воспоминания одной звезды

Это время стало бы периодом полного отчаяния и упадка духа, если бы не доброта моих друзей. Помимо доктора Дамато, я всегда буду помнить о теплом отношении ко мне госпожи Уорнер по прозвищу Шатци[366]. Я познакомилась с этой очаровательной, жизнерадостной рыжеволосой женщиной, когда меня привезли на вечеринку в ее дом в Санта-Барбаре во время съемок фильма «Привет, Дидл-Дидл!». Все эти мрачные месяцы в Нью-Йорке она нередко приглашала меня и моих друзей провести уик-энд в ее поместье в Фэрфилде, штат Коннектикут. Там было такое диво дивное, что впоследствии его превратили в музей.

Шатци умела исключительно хорошо вести дела, у нее была прекрасная коммерческая жилка. Со своей характерной щедростью она давала мне замечательные советы относительно покупки недвижимости, ведь в то время все стоило недорого. Она постоянно пыталась убедить меня купить какие-то фешенебельные здания и перестроить их, превратив в многоквартирные дома. Но не имея доступа к своим средствам в Швейцарии, я не могла этого сделать. Если бы я последовала ее совету, сегодня была бы миллионершей.

Меня также всегда рады были видеть в доме Эммериха Кальмана и его жены Веры[367]

. Кальман — знаменитый венгерский композитор, автор прекрасной оперетты «Графиня Марица»[368] и многих других. Их квартира на Парк-авеню была центром блистательного музыкального общества, и в этот круг входили в основном беженцы из стран Европы, кто избежал преследований в годы нацизма. По той или иной причине, мы все хотели вернуться в Европу, и это долгое ожидание легче было выносить в компании себе подобных. Здесь мы могли говорить на родном языке, играть и петь песни наших стран. Бывали там и некоторые сочувствующие американцы, вроде Гарри Тьерни, автора таких популярных песен, как «Рио-Рита» и «Элис в голубом вечернем платье». В спокойные вечера, наполненные ностальгическими воспоминаниями, то один, то другой из нас исполнял эти славные мелодии под аккомпанемент самого автора.

Разумеется, случались и печальные события. Один из самых трудных моментов был в 1947 году, когда я узнала о смерти Эрнста Любича. Мы всегда оставались близкими друзьями, все годы, с тех самых пор, когда оба начали работать в кино. Нас часто разделяли большие расстояния, но это никак не могло ослабить глубочайшую привязанность, которую мы испытывали друг к другу. Мы оба, Эрни и я, знали, что где бы мы ни находились, призыв о помощи от одного из нас заставил бы другого тут же броситься на помощь. Как о режиссере, я могу сказать о нем просто: он — гений. Только сегодня, с исторической дистанции мы можем полностью и всесторонне оценить весь масштаб его грандиозного таланта. В наше время чуть ли не каждый месяц появляются всё новые критические оценки его работы в кино, а на кинофестивалях показывают его произведения. Мир кино оскудел без него, и я горюю о нем, как и все остальные.

И все же, несмотря на присутствие друзей в моей жизни, время текло с летаргической медлительностью, даже вызывая у меня болезненные ощущения. Разрешение на поездку в Европу я получила, как это ни покажется невероятным, лишь в апреле 1948 года, и тогда же дали визу на обратный въезд в страну, что и позволило мне наконец уехать из Америки. В тот день, когда я получила это разрешение, сразу пошла в собор Святого Патрика, чтобы, помолившись, выразить свою благодарность за то, что мы с мамой наконец снова встретимся. Начиная с 1941 года я часто ходила в этот собор, поскольку вера давала мне духовную опору, поддерживала и позволяла пережить все плохие, тяжелые, ужасные дни.

В тот раз выйдя из собора, я повернула на Пятую авеню, откуда-то сзади раздался голос: «Пола Негри! Пола!» Хотя он был мне незнаком, однако в нем слышалась властность и вообще никак не проявлялась та смущенная восторженность, какая обычно сквозит в тоне обращения типичного поклонника… Я обернулась, чтобы понять, кто меня окликнул. По выражению моего лица было очевидно, что я не узнала эту женщину. Она улыбнулась и вымолвила: «Вы меня не помните? Меня зовут Маргарет Вест».