Воспоминания русских крестьян XVIII — первой половины XIX века

Третьей нашей утешительницею была старушка попадья, моя крестная мать, к которой мы заходили с матерью каждое воскресенье после обеда чай пить. У нее только раз в неделю по воскресеньям ставился самовар, подарок моего отца. В каждом затруднительном случае в нашей жизни мать обращалась за советом к ней; они виделись раза два в неделю. Кроме советов она помогала нам в особенности съестными припасами: сытниками, одаривала яблоками и медом, так как у них был хороший сад и порядочный пчельник, туда я имел беспрепятственный вход. В их семействе я после находил отраду, а от детей и внучат ее, учившихся в семинарии, почерпал первые начала Закона Божьего и грамматики. Быть может, я опишу ниже жизнь тогдашнего духовенства и семинаристов.

Четвертая женщина, будучи горничной у отца и матери, не оставлявшая нас, была молодая солдатка-вдова, из мещан. После смерти мужа у ней была усадьба с садиком и огородом и две-три десятины земли. Эта усадьба была от нашей квартиры в верстах трех, а потому она большую часть времени проводила у нас: обшивала и обмывала нас и своим веселым нравом не давала матери тосковать, а со мною играла, как равная по летам до упаду. Я же лично после постигшего меня несчастья очень часто находил отраду в ее чистенькой горенке и небольшом саду.

Вот эти четыре женщины были нашими феями и утешительницами в нашей горькой жизни. Три из них были прежде прислугами у матери, как хозяйки и экономки довольно сложного хозяйства. Из этого я заключаю, что во время нашей счастливой жизни мать была хороша с ними.

Как же относились к нам дворовые и остальные служащие этой громадной дворни?

Сколько помню, кровных обид нам не было, хотя в мать женщины из лучшей, так сказать, части дворни, т. е. жены высших служащих, приказчиков, конюхов, лесничих и т. п., пускали шпильки за глаза, а иногда и в глаза. Но она выносила терпеливо, хотя не могла не возмущаться подобными поступками. Ко мне же, кроме вышеупомянутого семейства Полубояриновых, почти все относились хорошо, и можно сказать, что большинство меня любило. Конечно, наша жизнь окружена была многими лишениями но мать, по присущему ей терпению, и виду не показывала, что нам нелегко живется. Я же, видя ее всегда покойной, по юности и по усиленному занятию чтением, тоже не помню больших лишений. С учителем был на самой короткой ноге.

Я полагаю, что на меня не посетуют читатели, что я так много написал о четырех простых женщинах, но они играли очень важную роль в моей дальнейшей жизни.

VIII

Перемена училища. — Новый учитель мой. — Педагогические познания его и система учения; наказания учеников, в особенности в базарные дни. — Его семейная жизнь. — Скандальные поступки и перебранки с супругою. — Учение чичеру (цифрам) торговца. — Посторонние работы учеников. — Мои успехи. — Конец учения.

Года чрез два с половиною произошла в моей жизни перемена, не скажу важная, так как из следующей жизни ничего в особенности полезного я не вынес, хотя и поступил к частному учителю, у коего училось несколько мальчиков — учеников посторонних и из нашей дворни, более зажиточных родителей. Мать, видя, что в посещаемой мною школе мне более учиться нечему и я напрасно трачу время, решилась пойти к управляющему и попросить у него дозволения взять из общей школы и определить в частную, к Василию Назаровичу Постникову. Управляющий одобрил ее намерение, прибавив, что у нового учителя я выучусь немногому, разве арифметике, так как Постников в ней кое-что мараковал, а при старании можно выучиться хорошо писать.

Мой второй учитель, В. Н. Постников, был когда-то дворецким при московском доме Волконских. За что он был лишен этого звания, я не добился, хотя полагаю, что за любовь к Бахусу, которому он частенько-таки поклонялся и теперь. Но он лишился места, вероятно, не с позором, — ему выстроили избу с двумя отделениями, с дворником и дали при ней огород, на котором при помощи учеников развел садик. Педагогические его познания были очень ограниченны; каллиграфически он писал сносно и от нас добивался этого, но правописания и в зуб не знал: так, например, в начале каждой страницы заставлял нас писать прописные буквы, об знаках препинания и помину не было; различия между буквами е и никто не знал и не слыхал ни слова. Учение это было самое примитивное: преподавание мы должны были писать по две страницы в день сначала крупными буквами, потом средними и наконец мелкими; далее мы учили сокращенный катехизис в зубрячку, небольшими уроками и должны были заучивать некоторые стихотворения, например оду Державина «Бог», и при посторонних посетителях читать их, что чаще выпадало на мою долю. Более всего уделялось времени на арифметику и упражнение на обыкновенных счетах, а еще боле на работу на его огороде, на сбор ягод в окружающих господских рощах и лесах. Будучи незлым по природе, но тем не менее на разные наказания был не скуп, в особенности по базарным дням, бывшим в понедельники, с которых он возвращался всегда выпивши, а иногда и вполне пьяным, а по вторникам на похмелье.