Воспоминания русских крестьян XVIII — первой половины XIX века

Еще прошло дней 10–12. Оказалось, что письмом к Пурлевскому спрашивали его о моей благонадежности. Вероятно, ответ получен благоприятный. Но тут же выяснилось, что я не исключен из списков служащих в Саратовской удельной конторе, куда попал при назначении меня для изучения геодезии, где против имени моего было помечено, что нахожусь в службе у светлейших Волконских; тут нет ничего удивительного, так как несколько управляющих имениями были причислены или к Департаменту министра внутренних дел, или к Департаменту уделов.

Не пересчитывая других, для доказательства сказанного, укажу на одного — Герасима Ивановича Иванского, который, управляя балабановским имением княгини Волконской, был вместе с тем помощником управляющего Орловской удельной конторы, куда он ездил не более одного раза в год. Прежде он был инспектором Горы-горецкой земледельческой школы[537] и только пред поступлением управляющим балабановским имением княгини Волконской причислен к уделам, откуда получал чины и жалованье.

По получении ответа с места моего служения Кофторадзев говорил мне:

— Тебя желает видеть министр, — остригись пониже и оденься почище, держись почтительно, но по возможности смелее, а то ты иногда некстати бываешь застенчивым и этим можешь повредить себе. Завтра в половине первого пойдешь к нему со мною.

В двенадцать с половиною часов мы были в квартире, занимаемой министром, а в час позваны в его кабинет.

При входе в кабинет я увидел человека среднего роста, скорее худощавого, с проницательным взглядом (как будто косоватого), устремленным на меня. У меня забегали мурашки по всему телу, но я не показал никакого смущения.

— Как твоя фамилия? — почти ласковым голосом спросил меня министр.

— Кабештов.

— Ты сводный брат Аграфены Яковлевны Кичигиной, она о тебе хлопочет? Чем ты занимаешься в софиевском имении?

— Зимою занимаюсь письмоводством в конторе и поверкою ведомостей, присылаемых господину Пурлевскому, и иногда служу проводником при обозах с проданным хлебом в Моршанск и Саратов, а летом заведую хозяйством в деревне Мокшанцевой.

— Это та самая деревня, ваше превосходительство, — сказал Кофторадзев, — где чуть не половина раскольников, беспоповцев поморской секты.

— Так как, — ответил министр, — я интересуюсь этим вопросом, скажи мне правду об этих людях.

— Кроме истинной правды ничего не смею говорить пред вашим превосходительством, это люди трезвые, трудолюбивые и исполняют работы наравне других.

— А живут они состоятельнее православных? как состояние их числится по подворным описям? — И, обращаясь к г. Кофторадзеву, спросил его: — Я, кажется, просил вас справиться об этом, не только по отношению к мокшанским старообрядцам, но и к другим, также и к удельным?

— Их имущество почти такое же, как и у православных.

— Не скажешь ли ты, отчего это происходит?

Я несколько замялся, но г. Кофторадзев, обращаясь ко мне, сказал, что нужно отвечать его высокопревосходительству смело правду.

— Что благосостояние старообрядцев, несмотря на их трудолюбие и трезвость, не выше православных, то это потому, что их обирают их уставщики. — Сказав это, я замялся, но взгляд г. Кофторадзева подсказал мне, что я должен говорить все мне известное, — а также с них берут много полицейские власти, окружные начальники и другие, а попав под суд, они расплачиваются с судебными властями взятками.

— Вот все мне так говорят. — И, обращаясь к г. Кофторадзеву, министр сказал: — Я давно не справлялся, как идут дела в комиссии по прекращению злоупотреблений в раскольничьем мире. Завтра пришлите мне председателя комиссии. — Затем, обращаясь ко мне, министр сказал: — В будущем году в августе месяце должен будет отправиться первый транспорт переселенцев из саратовских имений княгини Волконской в Херсонскую губернию. По представлению господина Кофторадзева и по рекомендации Пурлевского я назначаю тебя проводником первого транспорта переселенцев; тебе дана будет инструкция, господин Кофторадзев надеется, что ты оправдаешь наше назначение.

Тем кончилась моя аудиенция у министра. Мне выдали 25 рублей в подарок.

Сестра при прощании со мною дала мне 10 рублей — значит, я богач! Я поцеловал у ней руку, а она в первый и в последний раз поцеловала меня в лоб, сказав, что ей приятно слышать о мне хороший отзыв г. Кофторадзева: «Теперь почти окончательно решен вопрос об отпуске тебя на волю».

Через два дня мне, как будущему проводнику, была дана инструкция, написанная в том духе, как мне передавал секретарь, с прибавлением, чтобы я по возможности, проезжая губернские города Тамбов, Воронеж, Полтаву и Харьков, являлся бы с выданною мне книгою в губернские правления; через три-четыре дня делал бы дневки, приноравливая их к сказанным городам, и водил бы переселенцев в церкви.

При прощании с чиновниками они говорили мне, что я им кажусь странным человеком: «Мы слышали, что Кофторадзев предлагал вам остаться в Петербурге и будто бы министр не против этого. Как-де, вам, — говорили они, — хочется из Петербурга ехать в глушь, где, пожалуй, трудно встретить живого человека».