Воспоминания русских крестьян XVIII — первой половины XIX века

Громкое «ура» огласило залу. Грянула музыка. Потом говорили Дмитриев и Назаров. Профессор Бабст[662] говорил о взаимной связи между всеми русскими университетами, прочитал телеграммы, присланные другими университетами, и поднял бокал за процветание науки во всех русских университетах. После обеда Кашевский сыграл на рояле русскую симфонию.

Под впечатлением чудной, чарующей музыки, под влиянием речей я чувствовал себя другим человеком. Мне казалось, что я расту, увеличиваюсь. Я дрожал, по жилам пробегал огонь. Я как-то поумнел, просветлел, перед моими глазами открывался какой-то широкий светлый горизонт. Мои мысли, моя душа сливались со всеми одними и теми же желаниями и надеждами… Вдруг неожиданный толчок в бок сбросил меня с неба на землю и заставил вспомнить, что я не студент, а официант. Меня толкнул Кузьмич и сказал: «Собирай серебро и проверь. Да смотри, чтобы кто не украл двух бутылок шампанского, которые я стащил и спрятал за бюст».

В это время кто-то предложил собрать лепту в пользу бедных студентов. Один из присутствующих стал обходить всех с подносом, и в пять минут собрано до трех тысяч рублей.

Погодин, хромая, подошел к столу, взобрался на него и громко сказал: «Почтенные жертвователи, благодарю вас от лица жаждущих просвещения бедняков. Благодарю добрых людей, так сочувственно откликающихся на всякую благую мысль». Толпа, окружавшая стол, кричала «ура».

2 февраля прислуживал на обеде у Н. А. Усова. Гостей было 45 человек. Много спорили и кричали по поводу новых реформ. Одни хвалили, другие хулили.

— Законы попираются, — говорил один старичок. — Нам Екатерина дала права. Павел и другие цари подтвердили…

— Не нужно забывать, что это требует время, история, — начал было возражать ему офицер в очках, но ему не дал говорить старичок, закричав:

— Это одни фразы. Говорить так, как вы говорите, могут только те, которым терять нечего.

Говорят только о крестьянах. Следовательно, 19 февраля, вероятно, принесет нам что-нибудь новое. 11 февраля барыня по совету служащего при губернаторе, П. А. Артемьева, дала вольную Ваське-лакею, Ваньке-повару и предложила и мне. Я ответил, что как ей будет угодно. С одной стороны, я и так пользуюсь свободой, а с другой — боюсь, как бы не произошло перемен и не достался бы я кому другому. 14 февраля барыня позвала меня в кабинет и, подавая лежавшую на столе бумагу, сказала: «Вот я тебе даю вольную. Ее нужно засвидетельствовать. Сходи к князю Шаховскому и Ефремову, которые засвидетельствуют мою руку, а потом предъяви бумагу в гражданскую палату. Там утвердят, и ты будешь вольный. Если хочешь служить у меня, живи».

Я поблагодарил, взял бумагу и отправился хлопотать. Я очень смущен, точно потерял что-нибудь. Сегодня 19 февраля, но ничего особенного нет. На днях от имени губернатора было объявлено, что 19 февраля объявления об освобождении крестьян и дворовых не последует и что будет объявлено и когда именно, неизвестно. Сегодня же в «Московских ведомостях» напечатано, что вопрос об устройстве крестьян заканчивается и во время поста будет приведен в исполнение. Будь что будет. Я же получил уже из гражданской палаты вольную и сегодня спрыснул ее с знакомыми в Барсовой гостинице. 23 февраля был в трактире. Там слышал разговоры, что манифест об освобождении крестьян 19 февраля не объявлен до сих пор из боязни, что народ по случаю Масленицы разбежится, перепьется, станет бунтовать и разграбит господ. Губернатор вытребовал казаков, и войскам велено быть готовыми к тревоге.

Итак, объявление манифеста приостановили. Меня это очень удивило и оскорбило. Я знаю и по самому себе и сужу по своим товарищам и убежден, что ни один человек из дворовых не уйдет без спроса даже за ворота и не станет грубить. Я долго читал и перечитывал книжку Славина о том, как должны встретить свободу крепостные дворовые люди[663]. Решил написать статью, в которой думаю высказаться от имени дворовых. Стал писать и в конце статьи поместил четверостишие:

Но, отрешившись от оков,Предстанет в образе ином,Не будет гостем кабаков

И распрощается с вином.

28 февраля отнес статью в редакцию «Московских ведомостей». Там только потребовали написать фамилию и адрес и взяли статью, не читая.

М. В. Сущева рассказывала барыне за обедом, что дворовый Алексей не берет вольной, потому что ему некуда деваться с семьей.