Воспоминания русских крестьян XVIII — первой половины XIX века

Я стал обдумывать статью, но в это время узнал, что ожидается в Москву приезд Государя. Я бросил статью и стал писать приветственную речь. Долго я писал ее, закончил стихами и на следующий день понес показать ее Погодину. Подойдя к крыльцу дома Погодина, я нерешительно и, как казалось мне, с благоговением позвонил. Отворившая двери горничная провела меня в кабинет. Разглядывая старинную мебель, картины, бюсты, громадные шкапы с множеством книг, которыми переполнены были и столы, я вспомнил, что в этом кабинете бывали Пушкин, Гоголь, Аксаков, Белинский и другие, и мне стало чудиться их таинственное присутствие. В это время послышалось движение в соседней комнате. Ко мне в халате и туфлях вышел Погодин и спросил, что мне нужно. Я объяснил, что я бывший дворовый человек и пришел просить совета, каким образом выразить Государю благодарность от класса дворовых людей за дарованное освобождение.

— Это очень хорошо и будет кстати, — сказал Погодин, — потому что Государь огорчен печальными недоразумениями при исполнении Высочайшего манифеста. Народ в своем невежестве не понял царской милости, и поэтому во многих местах произошли печальные недоразумения. Образуйте артель дворовых и поднесите Государю хлеб-соль. Многие крестьянские общества готовятся это сделать. Сейчас у меня был фабрикант Алексеев. Его фабричные тоже хотят поднести хлеб-соль.

В ответ на это я подал ему составленную мною речь. Погодин пригласил меня сесть и, сам усевшись в кресло, просмотрел мое писанье и сказал:

— Конечно, теперь всякое сердечное, разумное слово приятно будет услать Государю и всем. Вы вот, как грамотный, поняли благодеяние Царя, освободившего миллионы крепостных. Вы лично можете сделать много хорошего в кругу своих товарищей, растолковывая здравомысленно обязанности опушенных на волю. Соберите же товарищей и представьтесь министру двора.

Возвращаясь домой, я все обдумывал совет Погодина. Я понял хорошо, что он для меня неисполним. И сам я никогда не решусь пойти к министру двора, и никто из моих товарищей не осмелится выставить себя представителем от имени всех дворовых людей. Да и на покупку блюда нет.

Через два дня, 18 мая, был высочайший выход в Кремле. Едва Государь вышел на крыльцо Чудова монастыря, как площадь вся огласилась неумолкаемым «ура». Орали все неистово, как сумасшедшие. Я был как пьяный, кричал вместе с другими до хрипоты. Государь, окруженный генералитетом, сошел вниз и сел на серого коня. Я успел-таки подать свою речь в конверте одному из генералов. Очень опасаюсь, что генерал просто бросит ее и не покажет Государю.

19 мая Александр Петрович Глушков предложил мне остаться у него в услужении с жалованьем по 8 рублей в месяц. Я согласился. Следовательно, моя барыня не пожелала больше иметь меня у себя за грубость. Долго плакал…

25 мая получил от М. П. Алексеевой славный выговор за то, что помогал советами дворовому Костину, как освободиться ему от генерала Алексеева и выручить свое платье, которое тот не хотел отдавать.

— Я не думала, — говорила она, — что ты такой способный и в тебе совмещаются так много дарований. Подумайте только, что это за человек. Он в одно и то же время и поэт, и сутяга, и лакей.

В июне месяце был занят хлопотами по поводу постройки дома Александром Петровичем, весь ушел в это дело и поэтому так и не написал статьи, задуманной мною, о необходимости начать сбор на постройку благотворительного дома. К тому же боюсь, что надо мной станут глумиться.

В июне же барыня Марья Петровна переехала на новую квартиру. Прощаясь, она велела заходить к ней, сказала, что не берет меня с собой потому, что я необходим Александру Петровичу при постройке дома, и дала 25 рублей. Поблагодарив ее со слезами на глазах, я поцеловал у нее руку и После ее ухода написал стихи, в которых вылилось мое настроение.

Я вижу грустно, что теперьМне отворилася уж дверь

Из дома, сердцу дорогого,Куда из края я родногоИ от родных был привезенИ там в лакеи возведен,Где прожил столько лучших лет,

Где погубил свой жизни цвет.Душой и телом я изношен,Как кость обглоданная брошен.

Вспомнив, что преосвященный Филофей хотел когда-то взять меня к себе, я написал ему. В августе барин как-то сказал мне, что владыка велел передать, что теперь для меня у него места нет. Вероятно, ему доложили, что я изменился.

В сентябре все газеты были переполнены известиями о происходивших в разных местах беспорядках между крестьянами по поводу наделов. Крестьяне убеждены, и злонамеренные люди поддерживают это убеждение, что царь велел всю помещичью землю отдать им.

3 октября в Московском университете вследствие волнения среди студентов закрыты 2 курса. Студенты ходят по улицам большими группами, спорят и громко жалуются, что им не позволяют обсуждать свои дела.