Воспоминания русских крестьян XVIII — первой половины XIX века

Я из крестьян попал в лакеи,Скинув лапти и кафтан,Ездил в шляпе и ливрееЗа каретой, как болван.В белом галстуке, жилете,Куда я не попадал?!Много шлялся я на светеИ чего я не видал!На балах был, на банкетах,На семейных вечерах,У ученых в кабинетах,На больших похоронах.Много чудного там словаПриходилось слышать мне,Слова вольного, живого,О родной все стороне.

Много думал я в свой век,Всякой всячины слыхал;Но что я — тож человекТолько ныне я узнал,Прочитавши чудный, славный,Знаменитый манифест,Коим царь наш православныйС нас свалил тяжелый крест.

В апреле месяце неожиданно получил депешу о смерти Повало-Швейковского, умершего от апоплексического удара. Меня страшно поразила смерть этого молодого (35 лет), деятельного и энергичного человека. Работами стал заведовать Михайловский, у которого я и остался на службе.

Ездил в Смоленск. Обратил внимание на стены, которые разваливаются. Говорили, что всякий, кому только нужен кирпич, — берет себе без спроса. Впрочем, теперь, по-видимому, обратили внимание на этот памятник старины, — начали реставрировать башню Веселуху.

Ездил в Витебск. Город живописный. Там я не встретил ни одного русского — все либо евреи, либо поляки.

Стихи по поводу манифеста 19 февраля и по поводу процесса Нечаева[685]. Манифест о всеобщей воинской повинности (1871 г.) вызвал много неудовольствия среди купечества и дворянства. Мне захотелось высказать царю благодарность за все его реформы, и я написал стихи, которые отпечатал в типографии Мамонтова 3 марта в Москве и послал их министру двора. Вот они:

Девятнадцатого февраля

(Воспоминание бывшего крепостного)

Я помню детство: так светлоОно стоит передо мной;

Тогда привольно и теплоМне было жить в семье родной.Я помню вечер роковой,Когда из милых мне полейПеренесен я был судьбойВ Москву — в толпу чужих людей;Когда, расставшися с кафтаном,Я принял кличку: «человек»И глупым сделался болваном,Моделью нравственных калек.Каким тяжелым привиденьемСтоят лет десять предо мной,В каком бездейственном томленьеТе дни убиты были мной.Я помню незабвенный год…Каким он светом осветил

Царем раскованный народОт уз, которые носил.О, как тогда мы ликовали,Толпою окружив амвон,Когда нам волю объявилиПод праздничный, веселый звон.Как я в тот миг помолодел,Забыв печальны тридцать лет,И как я пламенно хотелТогда бежать в университет;Но поздно было брать уроки,Себя наукам посвящать,Искоренять свои порокиИ дни младые возвращать.С тех пор я часто вспоминаюТо детство, то тяжелы годы,

И тем лишь душу услаждаю,Что я дождался дней свободы,Что я свободным кончу век,Благодаря царя-отца,Познавши, что я человек,Созданье мудрого Творца,Творца, Которого дерзаюЯ ныне пламенно молитьБлагословить царя-державуИ дни его для нас продлить,И в души подданных вселить,Чтоб этот день благословенныйУмели в памяти хранитьИ чтить всегда благоговейно.

От министра двора мною получено было объявление, что Государю Императору было богоугодно за мои стихи благодарить.

Живу пока в Москве. В окружном суде разбирается политическое дело о Нечаеве, Успенском и прочих злодеях. Напрасно эти господа все валят на народ. Эти не народные герои.