Были у нас две семьи крестьян, находившиеся на оброке в Петербурге и нажившиеся торговлею[112]
. Они откупились на волю за 5000 рублей ассигнациями, и на эти деньги барин, в 30-х годах, отстроил два больших дома в Ярославле. Казалось бы, что люди, так дорого заплатившие за свою свободу, не могли любить своих бывших помещиков. Однако когда барыня, в начале 40-х годов, привезла своих сыновей в Петербург для определения в корпуса, то эти самые вольноотпущенники поместили ее в своем доме и оказали ей великий почет и большое расположение. Барин, к счастью своему, не дожил до великого дня освобождения всех крестьян. Я же лично, как вы знаете, почти за 40 лет до этого дня добровольно отказалась от свободы, из любви к моей барыне и ее детям, а день освобождения застал меня дряхлою, негодною для свободной жизни.С. Д. Пурлевский. Воспоминания крепостного. 1800–1868
Незавершенные воспоминания крепостного ярославского крестьянина Саввы Дмитриевича Пурлевского (1800–1868) литературно обработаны и опубликованы Николаем Васильевичем Щербанем (1844–1893). Им же написано и послесловие, рассказывавшее о дальнейшей жизни автора воспоминаний. Публикация «Русского вестника» снабжена и его предисловием:
«Предлагаемая статья не есть литературное произведение в собственном смысле этого слова, то есть это не вымысел и не записанный рассказ. Это — подлинная автобиография крепостного из зажиточной, потом обедневшей семьи, автобиография крестьянина, мыкавшего горе бедным парнем, бегавшего за Дунай, возвратившегося по Всемилостивейшему манифесту, окончившего свою жизнь в Москве купцом 2-й гильдии, агентом одного большого завода, человеком, известным всему биржевому и торговому кругу и всеми уважаемым; подлинная хроника, писанная им самим на склоне дней. Если из крепостного крестьянского быта у нас выходило немало заметных в том или другом отношении людей, то, кажется, ещё не было примера, чтобы вышедший из крепостного состояния, но оставшийся в крестьянской или примыкающей к нему мещанской, промышленной, торговой среде оставил по себе собственноручные записки. Уже в этом отношении помещаемые ниже строки заслуживают внимания. Всякий оценит в них, конечно, кроме исторического и бытового значения и довольно любопытных подробностей, еще две черты: независимость отзывов как о „барине“, так и о своей крестьянской братье и вместе с тем полнейшую незлобивость и дельность суждений. К сожалению, рукопись не могла быть напечатана в своем сыром виде. Во-первых, она состоит из очевидно необработанных черновых набросков, во-вторых, она изобилует повторениями и, подчас, вдается в не оправданное потребностями изложения многословие, естественное со стороны человека умного, бывалого, читавшего на своем веку, но едва грамотного. Нужно было очистить эту кору, чтобы получить простой и складный рассказ, какой, вероятно, сам автор нанес бы на бумагу, если б имел большую привычку к письменности. Но, сокращая и устраняя лишнее, я ни одного почти слова не прибавил от себя и старался сохранить своеобразность речи везде, где она проявлялась.
Подлинная рукопись (112 страниц большого формата и очень мелкого письма; подарена мне моим добрым московским знакомым И. Д. Гвоздевым], большим приятелем покойного автора, который перед смертию передал свою автобиографию в его распоряжение».
Никаких иных документальных данных о жизни и личности С. Д. Пурлевского не обнаружено. В свое время он включен в число «писателей-ярославцев»; см. графический очерк в виде краткого пересказа публикуемых здесь «Воспоминаний крепостного»: Астафьев А. В., Астафьева Н. А. Писатели Ярославского края: До 1917 г. Ярославль, 1974. С. 87–91. Думается, однако, что зачислять Пурлевского в «писатели» нет достаточных оснований хотя бы потому, что даже и этот, единственный образец его литературного творчества, в сущности, является результатом литературной обработки «многословного» и «неграмотного» текста.
В начале 1960-х гг. было высказано предположение, что Пурлевский мог бы быть автором анонимной «повести в стихах» «Вести о России» (см.: Вести о России: Повесть в стихах крепостного крестьянина / Подгот. текста, вступ. статья и коммент. Y Г. Снытко. Ярославль, 1961). Но это предположение остается достаточно произвольным — хотя бы потому, что в публикуемых ниже мемуарах ни разу не указано, что их автор хотя бы интересовался поэтическим творчеством. Да и хронология появления «Вестей…» противоречит известным фактам биографии Пурлевского (см.: Астафьев А. В., Астафьева Н. А. Указ. соч. С. 90–91).
I