Воспоминания. Том 2

Еще перед окончанием переговоров о торговом договор я начал вести с Бюловым беседу о том, что вследствие войны нам придется делать займы и что, в случае заключения торгового договора, мы между прочим рассчитываем на германский денежный рынок. Граф Бюлов ежедневно сносился по телеграфу с Императором, который в это время находился в норвежских водах. На мое заявление о займе, он мне ответил, что с своей стороны находит это естественным и не видит препятствий, но что Император в последнее время вообще против открытия германского денежного рынка для иностранных держав, провозглашая принцип "немецкие деньги для немцев". В подтверждение сего он показал мне несколько телеграмм, полученных им по этому предмету от Императора. Я с своей стороны предложил подписать договор в Берлине, куда и выехал.

На другой день туда приехал Бюлов. Тогда я заявил, что не подпишу договора, который уже лежал на столе в готовом виде, пока не получу официального обязательства об открыли немецкого денежного рынка. Бюлов, увидав с моей стороны такую решимость, через четверть часа дал мне письмо, разрешающее заем, а я с своей стороны тогда подписал договор.

Продолжительные переговоры мои с Бюловым оставили во мне такое о нем мнение. Это человек недурной, хитрый, не особенно деловитый и не особенно умный, но умеет хорошо говорить; вообще, как человек государственный, считаю его совершенно второстепенным. Главное его дипломатическое качество (?) это хитрость, пожалуй в хорошем смысле этого слова, и главное употребление этого своего качества он практикует относительно своего Императора. Зная его слабости, он на них хорошо разыгрывает и часто прячет в карман не только личное самолюбие, но и достоинство, связанное с нравственной ответственностью первого министра.

( ldn-knigi: А вот что говорит об этой встрече сам Бюлов - из Восп. Коковцова, см т. I, на нашей странице ldn-knigi

(.....В его (Витте) характере всегда было немало склонности к довольно смелым заявлениям. Самовозвеличение, присвоение себе небывалых деяний, похвальба тем, чего не было на самом деле, не раз замечались людьми, приходившими с ним в близкое соприкосновение и часто это происходило в такой обстановке, которая была даже невыгодна самому Витте. Я припоминаю рассказ его спутника в поездке 88 его в начале 1903 года в Германию для выработки и заключения торгового договора с Германией. Этот рассказ 10 лет спустя был дословно повторен мне тем же Князем Бюловым в Риме при свидании моем с ним в апреле 1914 года, когда я был уже не у дел. Витте вел часть переговоров лично и непосредственно с Князем Бюловым в его имении в Нордернее. При переговорах присутствовал, с русской стороны, один Тимирязев.

Они тянулись долгое время и вечерние досуги проводились обыкновенно среди музыки и пения. Княгиня Бюлова, итальянка по происхождению, сама прекрасная певица и высокообразованная женщина, постоянно просила Витте указывать ей, что именно хотелось бы ему услышать в ее исполнении. Ответы его поражали всех своею неожиданностью; было очевидно, что ни одного из классиков он не знал и отделывался самыми общими местами. Тимирязев, сам прекрасный пианист, - постоянно старался выручать своего патрона тем, что предлагал сыграть то, что особенно любит его шеф, и тогда не раз происходили презабавные кви-про-кво: Витте спорил, что играли Шуберта, когда на самом деле это был Шопен, а по части Мендельсона он всегда говорил, что его можно разбудить ночью и он без ошибки скажет с первой ноты, что именно сыграно.

Верхом его музыкального хвастовства было, однако событие, рассказанное мне по этому поводу тем же спутником Витте В. И. Тимирязевым. Княгиня Бюлова как-то спросила Витте за обедом, на каком инструменте играл он в его молодые годы. Он ответил, не запинаясь, что играл на всех инструментах, и когда хозяйка попыталась было сказать, что такого явления она еще не встречала во всю свою музыкальную жизнь, то Витте без малейшего смущения парировал ее сомнение неожиданным образом, сказавши, что это в Германии музыкальное образование так специализировалось, что каждый избирает себе определенный инструмент, тогда как в их доме все дети играли на всех инструментах, почему он и мог при поступлении в университет в Одессе организовать чуть ли не в одну неделю первоклассный оркестр из 200 музыкантов, которым он дирижировал во всех публичных концертах.

После этого рассказа, заключил Тимирязев, разговоры на музыкальные темы по вечерам и за обедами как-то прекратились, и сама хозяйка, со свойственным ей тактом, переводила разговоры на иные, более упрощенные темы. 89 Так и в описываемом мною случае, Витте задался целью просто "очаровать" своих собеседников и говорил им то, что ему казалось должно было им быть особенно приятно, ни мало не справляясь с тем, верно ли это или просто неверно и еще менее справляясь с тем, не может ли его заявление выйти на свет Божий.)