Воспоминания "Встречи на грешной земле"

Он и умер. Погиб. Трагедия. Обладал человек большим и редким талантом — талантом драматурга. Чутьем писателя. И темпераментом, побуждавшим его поделиться с читателями и зрителями всем, во что верил либо хотел верить. Умел делать это со страстью. Да вот беда: нельзя заставлять себя верить. Ибо искренность, свобода и исповедальность — вот, наверное, необходимые условия жизни таланта. Иначе талант гибнет и убивает творца.

Фаина Раневская И у гения бывают слабости

Среди актрис нашего театра и кино Фаина Раневская бесспорно выделялась редким комедийным дарованием. Умением буквально из ничего сделать роль, которая запоминается на всю жизнь. Ну, скажем, таперша в фильме «Александр Пархоменко». Покуривает, что-то жует, одновременно здоровается, напевает «жестокий романс» и при этом аккомпанирует себе на пианино. Текста — несколько слов. И не надо. Все и так ясно — характер готов. Причем такой, что о нем можно написать несколько страниц. А ведь роль не то что маленькая, а вообще никакая. Как говорится, без ниточки. Но в результате запомнилась едва ли не единственная из всех прочих. Или роль Маньки-спекулянтки в «Шторме», с ее «Що говорите?» Невозможно забыть. Такова сила комедийного таланта Раневской.

Однако хоть и говорят, что нет пророка в своем отечестве, но как раз в отечестве-то она была признана и понята. А вот сама о себе...

Раневская умудрялась всегда быть собой недовольной и все в себе отрицала. Начиная с того, что ее отчество — Григорьевна, а она требовала, чтобы ее звали Георгиевна. Почему? Неизвестно. На мой взгляд, одно ничуть не лучше другого. Но это — мелочь. А вот уже не мелочь: будучи выдающейся и общепризнанной комедийной артисткой, она считала себя несостоявшейся трагедийной. И всячески старалась, получив драматическую роль, окрасить ее трагическими интонациями. И, надо сказать прямо, если ей удавалось подмять режиссера, то результаты в этих случаях были ниже обычного. Ибо педалируя, она частенько сбивалась на мелодраму. А когда на-

ходился режиссер, который не допускал этого, ругала его далеко не самыми литературными словами и в наиболее мягком варианте называла халтурщиком.

Именно так получилось, когда в театре Моссовета она репетировала главную роль в пьесе «Странная миссис Сэвидж». Режиссер Леонид Варпаховский мало того, что хлебнул с ней лиха из-за ее привычки употреблять крепкие выражения запросто и постоянно. Ему еще приходилось всячески сдерживать ее порыв внести трагедийные нотки, причем в чрезмерном количестве, туда, где этого совсем не требовалось. Первое обстоятельство — словесное — Варпаховский преодолел на определенном этапе тем, что репетировал с Раневской один на один, сидя на Страстном бульваре. Публичная обстановка — кругом сидят и проходят посторонние люди — сдерживала Фаину Григорьевну. Правда, когда они вернулись в театр, Раневская свое взяла. Но второе... За его упорные попытки окоротить ее Раневская всюду стала поносить отличного режиссера, а когда спектакль стали играть на публике, постаралась взять реванш.

Как-то, зная, что Варпаховский поставил три мои пьесы и что я отношусь к нему как к режиссеру очень уважительно, Фаина Григорьевна попыталась было осудить его за легкомыслие в работе и за такую же якобы манеру себя вести. Я возразил, сказав, что в работе — совсем наоборот — Варпаховский всегда поражал меня своим высоким профессионализмом и добросовестностью. А в поведении... Зная судьбу Варпаховского, — он отсидел в сталинских лагерях 17 лет — можно только восхититься тем, как ему удалось сохранить легкий характер и не озлобиться. На что Раневская заметила:

— Знаете, как сказал один раввин: «Если невеста писает в постель, это, конечно, плохо. Но, если она не писает, тоже ничего особенного».

Репетируя в пьесе «Дальше — тишина», Раневская изо всех сил пыталась использовать мелодраматическую сторону роли, нагнетая трагизм, что, наоборот, снижало накал ситуации. Сдерживаемая режиссером Эфросом, одним из лучших наших постановщиков, она постоянно спорила с ним. Наконец, как-то с глазу на глаз ее партнер по спектаклю Плятт сказал: «Фаина! В кои-то веки

ты попала к хорошему режиссеру. Так слушайся его!» И, как рассказывал мне потом Плятт, это помогло. На некоторое время. Главным образом тем, что перестала хотя бы спорить. И начала слушаться. Однако, с течением времени... Ах, да что говорить, — натура свое возьмет.

Раневская была остроумна и, несмотря на заикание, — на сцене оно исчезало — превосходно рассказывала. А если история носила комический характер, то рассказ превращался в маленький спектакль. Помню историю о сестре, которая приехала к ней из Англии. Сестра попросила домработницу спуститься и купить определенный кусок мяса (скажем, вырезку), чтобы приготовить какое-то особое блюдо. Раневская тогда жила в высотном доме на Котельнической набережной, и продуктовый магазин находился в нижнем этаже.