Воссоединение

Э. – К.

Работу! Файнман и Хикс. Пришло письмо сегодня утром.

К. – Э.

Вот это результат! Блестяще, дружище. Супер! Ты полностью это заслужил. Напьемся пива?

Э. – К.

Определенно. «Грейхаунд»?

К. – Э.

Звучит подходяще. Я думаю, это заслуживает специального торжества. Вечеринка? Уедем куда-нибудь на весь уик-энд?

Э. – К.

Вечеринок хватает. Лайла неделями не перестает развлекаться… Я вымотан. Впрочем, уехать на весь уик-энд звучит неплохо. Что, если нам наметить это дело где-нибудь на середину июня? Потому что, когда я выйду на новую работу, у меня, по сути дела, года три не будет никакой светской жизни…

К. – Э.

Середина июня мне подходит. Я свяжусь с остальными и что-нибудь организую. Это действительно ошеломительная новость, дружище. Тебя ждут великие дела. Горжусь тобой!

Глава четырнадцатая

Если она будет идти достаточно быстро, то согреется. В деревне есть гостиница, где предоставляется ночлег и завтрак, и до нее явно не больше пары миль. Ну, может быть, три. Натали когда-то ходила каждое утро туда и обратно, хотя, конечно, она никогда не проделывала это в снежную бурю. Лайла справится, все будет в порядке. Она пробегала шесть миль меньше чем за час, правда, не в уггах и не сквозь метель.

Лайла зашагала бодрым шагом, стараясь не думать о том, как замерзла. Почему она не сбегала за чертовой курткой? Она старалась не пугаться того, что снег валит все сильнее и она рискует застрять посреди бурана. Она старалась не думать о снежных лавинах и о том, что видимость ухудшается, а она одета в темно-синие джинсы и серый свитер и будет совершенно невидима для автомобилистов, пока они на нее не наедут. Больше всего она старалась не думать о том, что сказала ей Натали, и о выражении лица Джен при этих словах.

Ей показалось, что сзади она услышала звук машины, и резко развернулась, чуть не потеряв равновесие, но машины не было. Только ветер, подгоняющий ее в спину, помогающий спускаться с горы. На ледяных участках она скользила вниз, с трудом удерживаясь от падения. Сердце громко стучало в груди, взбодренное адреналином и злостью. Она сжимала и разжимала кулаки, стараясь заставить себя прекратить плакать – от этого видимость делалась только хуже. Угги начали промокать, ноги в носках захлюпали. Она пожалела, что забыла надеть перчатки. Она точно знала, где они лежат, мысленным взором так и видела их на комоде в гостевой спальне Джен; чудесные, мягкие темно-зеленые перчатки от Шанель из овчины, которые мать купила для нее в прошлое Рождество. Нет, не в прошлое, а на год раньше, в ее последнее Рождество. В последнее Рождество матери.

Помимо Натали и Эндрю, мать Лайлы была единственным человеком, который знал, что произошло в день аварии. То есть она раньше была этим единственным человеком, а теперь она умерла, и вот теперь Джен тоже знает, и Зак знает, и Дэн знает. Они знают, что это ее вина.

Думала ли она когда-нибудь о том, как все могло сложиться, если бы она тогда не пила, не нюхала кокаин? Именно этот вопрос поставила перед ней Натали. И каков же ответ, честный ответ? Если и думала, то не слишком часто.

Она не отрицала этого. Если она честно задавалась этим вопросом, если анализировала свое поведение в тот день и потом, то понимала, что не права, что по самой крайней мере явилась способствующим фактором, возможно, самым значительным. Она понимала это и не могла с этим жить. Потому-то она этим вопросом и не задавалась. Не анализировала свое поведение. Она жила с этим так же, как жила со всеми остальными неприятными мыслями, просто отодвигая их в сторону.

На первое место она всегда ставила себя. У нее была, как однажды сказала ее мать, нарциссическая личность. Это не мешало матери любить ее и прощать. Много лет назад один из любовников Лайлы, врач, сказал, что ее нарциссизм настолько чрезмерен, что его можно назвать болезнью. Она эгоистична, сказал он, до степени душевной болезни. Из-за этого он ее разлюбил. Из-за этого ее разлюбил и Эндрю. Он выбрал ту, которая умела давать, вместо той, которая умела только брать.