Воссоединение

Беверли вскинула голову, тряхнула спутанными волосами. По-прежнему раскрасневшаяся и прекрасная.

– Я ничего не могу поделать с тем, что я девочка… или с тем, что у меня начинает расти наверху… а теперь, пожалуйста, кто-нибудь может дать мне рубашку?

– Ко-онечно. – Билл уже стягивал белую футболку через голову, обнажая худую грудь, на которой не составляло труда пересчитать ребра, и загорелые, в веснушках, плечи. – Бе-ери.

– Спасибо, Билл. – На короткий жаркий, дымящийся миг взгляды их встретились. На этот раз Билл не отвел глаза. Смотрел твердо, по-взрослому.

– Пу-устяки.

«Удачи тебе, Большой Билл, – подумал Бен и отвернулся от этого взгляда. Он причинял ему боль, бил в то глубокое место, до которого не могли добраться никакие вампиры или оборотни. Но в то же время никто не отменял такое понятие, как пристойность. Бен еще не знал значения этого слова, но идею очень даже понимал: глазеть на них в тот момент, когда они так смотрят друг на друга, так же неправильно, как и таращиться на грудь Беверли, когда она отпустила блузку, чтобы надеть футболку Билла. –

Раз уж так вышло. Но ты никогда не будешь любить ее так, как я. Никогда».

Футболка Билла доходила Беверли до колен. Если бы не выглядывающие из-под подола джинсы, казалось бы, что она в комбинации.

– По-ошли о-отсюда, – повторил Билл. – Не з-знаю, ка-ак ва-а-а-м, но м-мне на-а-а се-егодня х-хватит.

Как выяснилось, хватило всем.

11

Менее чем через час они сидели в клубном доме, с откинутыми дверцей и окном. Внизу царила прохлада, и в тот день в Пустоши стояла блаженная тишина. Говорили они мало, погруженные в свои мысли. Ричи и Бев передавали друг другу «Мальборо». Эдди приложился к ингалятору. Майк несколько раз чихнул и извинился. Сказал, что словил простуду.

– Это все, что ты могеть словить, сеньор, – добродушно ввернул Ричи, но никто не засмеялся.

Бен все ожидал, что безумная стычка на Нейболт-стрит в итоге ничем не будет отличаться от сна. «Она растает и уйдет из памяти, – думал он, – как бывает с дурными снами. Ты просыпаешься, жадно хватая ртом воздух, весь в поту, но через пятнадцать минут не можешь вспомнить, что тебе снилось».

Как бы не так! Все, что произошло, начиная с того момента, как он протиснулся в окно подвала, и до мгновения, когда Билл на кухне стулом разбил окно, чтобы они смогли вылезти из дома, оставалось в его памяти ясным и четким. Это был не сон. И запекшаяся рана на груди и животе тоже не была сном, и не имело значения, увидит ее его мать или нет.

Наконец Беверли поднялась.

– Я должна идти домой. Хочу переодеться, пока не вернулась мать. Она меня уроет, если увидит в мальчишечьей футболке.

– Урроет, сеньоррита, – кивнул Ричи, – но она урроет тебя медленно.

– Бип-бип, Ричи.

Билл молча смотрел на нее.

– Футболку я тебе верну, Билл.

Он кивнул и махнул рукой, показывая, что это не важно.

– Тебе не нагорит? Если вернешься домой без нее?

– Не-ет. Они е-едва за-амечают, ч-что я во‐о-обще е-есть.

Она кивнула, прикусила пухлую нижнюю губу, одиннадцатилетняя девочка, высокая для своего возраста и просто красивая.

– Что теперь, Билл?

– Я н-не з-з-знаю.

– Это не закончилось, так?

Билл кивнул.

– Теперь Оно еще больше хочет добраться до нас, – сказал Бен. – Хочет.

– Отольем новые серебряные кругляши? – спросила его Бев. Он обнаружил, что едва может встретиться с ней взглядом. «Я люблю тебя, Бев… позволь мне хотя бы это. Пусть у тебя будет Билл, или весь мир, или что ты там пожелаешь. Только позволь мне это, позволь любить тебя, и больше мне ничего и не нужно».

– Не знаю, – ответил Бен. – Мы можем, но… – Он не договорил, пожал плечами. Не мог сказать, что чувствует, не мог выразить четко свои мысли – вроде бы все, как в кино о монстрах, но это же не кино. Мумия кое в чем выглядела иначе… и эти отличия только подтверждали ее реальность. То же самое относилось и к Оборотню – Бен мог это утверждать, потому что видел его парализующим крупным планом, какого не увидишь ни в одном кино, даже в трехмерном, потому что ощущал кончиками пальцев подшерсток грубой и жесткой шерсти Оно, потому что заметил маленький злобный оранжевый (как помпон!) огонек в одном из зеленых глаз Оно. Все это было… ну… грезами-ставшимибылью. И обратившись в быль, они ускользали из-под власти грезившего, становились смертельно опасными сами по себе, способными на независимые действия. Серебряные кругляши сработали благодаря их общей – всех семерых – вере в то, что они сработают. Но Оно кругляши не убили. И в следующий раз Оно предстанет перед ними в новом обличье, над которым серебро властно не будет.