Восстание

У Никиты замерло сердце — это был Василий…

Лицо его осунулось и потемнело. Рыжая щетина бороды отливала медью, а ввалившиеся щеки были почти черные, будто на них лупилась мертвая отмороженная кожа.

Василий медленно обвел взглядом палубу, и на одно мгновение глаза его встретились с глазами Никиты. Никита кивнул, однако Василий не ответил ему. Он отвернулся и больше ни разу не посмотрел в сторону Нестерова. Позевывая и поеживаясь, он принялся разуваться: снял сапоги и поставил их у изголовья, размотал портянки, расправил, встряхнул и повесил на торчащие вверх голенища.

Все это делал он хозяйственно и неторопливо, так, словно рассчитывал пробыть на барже много дней и ему хотелось обжить это место и устроиться поудобнее.

Как ни старался Нестеров еще раз поймать взгляд Нагих, это ему не удалось. Василий больше не смотрел на палубу. Стянув с плеч рваный зипун и положив его под себя, он укладывался спать.

Другие арестованные тоже стали готовиться ко сну.

Солнце припекало все жарче. От бортов баржи пахло смолой и горьковатой тиной. Доносящийся шум Падуна убаюкивал и клонил к дремоте.

Берег Ангары опустел, и только возле бревенчатой крепости стояли три женщины, безмолвно глядя на дымящую трубу парохода.

У самой пристани на деревянных мостках истуканом торчал вооруженный берданкой милиционер.

Пароход дал последний гудок. Послышался плеск воды, спадающей с широких лопастей колес. Баржа покачнулась и стала медленно отделяться от берега.

Пароход, выбрасывая черные клубы дыма и накренившись на левый борт, боролся с быстрым течением реки, вытаскивая баржу на фарватер.

Никита примостился на палубе так, чтобы ни на минуту не терять из вида Василия. Он твердо решил движением ли, взглядом ли, но непременно объяснить Нагих, что не своею волею едет в Иркутск новобранцем. Думать, что Василий решил, будто бы он, Никита, сам явился на призыв, для Нестерова было несносно.

Он сидел, насторожившись, боясь упустить ту минуту, когда Нагих проснется. Тот лежал навзничь, с закрытыми глазами, и, приоткрыв рот, дышал мерно, как спящий.

У борта баржи возле арестованных стояли на часах два конвоира. Один, опершись о берданку, слипающимися глазами смотрел на Василия, словно завидуя его сну.

Баржа медленно приближалась к фарватеру. Теперь, на просторе реки, грохот Падуна доносился отчетливее, и вдалеке, невидимые с берега, показались белые буруны, преградившие Ангару. Казалось, там река выгнула свой седой хребет и по нему гуляют густые снежные волны лютой метели.

Никита посмотрел на удаляющийся Падун и на мгновение отвел глаза от площадки, где спали арестованные. Когда он снова взглянул туда, он не сразу понял, что случилось.

Василия Нагих на прежнем месте не было. Конвоир, выронив берданку, как подстреленный, валился на палубу.

Никита еще не успел сообразить, куда девался Нагих, как услышал пронзительный крик конвоира и увидел над бортом человека. Еще мгновение — и человек бросился в реку.

Глухо всплеснулась вода, и кто-то на площадке арестованных закричал:

— Спасайся! На камень напоролись, на камень… Ко дну идем…

Крик сразу подхватили испуганные голоса. Он разбудил и переполошил тех, кто спал на палубе. Новобранцы вскакивали, не понимая спросонья, что происходит, теснились к бортам баржи, чтобы успеть броситься в воду и вплавь добраться до уже далекого берега.

Начальник конвоя, выхватив из кобуры наган, метался по палубе.

— Ложись! — кричал он. — Ложись, чего повскакали… Ложись, сволочи…

Милиционеры работали прикладами, оттесняя людей от бортов.

— Ложись, стрелять будем!..

Прозвучали три сигнальных выстрела тревоги, оповещая пароход о побеге арестанта.

— Ложись, сволочи… — надрывался начальник конвоя.

Люди отпрянули от бортов баржи и поспешно ложились там, где заставала их команда вахмистра.

Пароход дал протяжный хриплый гудок. Баржа сперва замедлила ход, потом на мгновение остановилась и стала медленно спускаться вниз по течению.

На палубе стихли голоса и топот ног. Люди лежали, прижавшись к пыльным доскам, боясь пошевелиться.

Милиционер, который только что упал на палубу, теперь поднялся на ноги и, подобрав берданку, виновато докладывал начальнику конвоя:

— Спал он, крепким сном спал… Я и не приметил, как вскочил… Вдруг вдарил так, что в глазах потемнело, а сам в воду…

Начальник конвоя смотрел на багровый затекший глаз милиционера и бранился. Он не говорил, а выплевывал слова, одно отвратительнее другого. Казалось, каждое из них приносило ему облегчение и утоляло его злобу.

Потом, спохватившись, что он теряет понапрасну время, начальник конвоя бросился к борту баржи.

— Проглядели главного варнака, вояки!

— Не выплывал он, господин вахмистр, никак не выплывал, — оправдывался бородатый казак, стоящий у самого борта баржи. — Я сразу сюда кинулся. Камнем он вниз пошел, только круги по воде поплыли.

Никита прислушался, сжал зубы и закрыл глаза. Сердце теснило, и дышать стало трудно. Он боялся, не мог и не хотел поверить в смерть Василия. Мысли путались с доносящимися словами казака…