Восстание

Солнце припекало жарко и так раскалило станционный перрон, что асфальт сделался мягким и на нем отпечатывались следы часового, марширующего взад-вперед перед салон-вагоном.

И на перроне и на самой станции царила та томительная тишина, какая обычно царит на маленьких станциях в знойные июльские дни, когда нет поездов и вся жизнь замирает под палящими лучами солнца.

Все окна в салон-вагоне были открыты, работали вентиляторы, и все-таки было душно.

Колчак ходил по разостланной вдоль вагона бархатной дорожке, останавливался у окна, нахмурившись, смотрел на темные следы часового и снова принимался ходить.

Он был удручен неудачами на фронте и ожидал Гайду, с которым предстоял тяжелый и неприятный разговор.

Гайда опаздывал. И это казалось Колчаку подтверждением его подозрений. Он больше не верил Гайде. В кармане у него лежало секретное донесение начальника контрразведки. В донесении говорилось, что Гайда нелестно отзывается о верховном правителе, что привлекает на свою сторону всех скрытых врагов адмирала и что в штаб свой подобрал так называемых либеральных офицеров, которые открыто толкуют о неспособности адмирала управлять Сибирью и о предстоящей смене правительства.

«Может быть, он хочет свалить меня и стать на мое место? Может быть, он решил идти на открытый разрыв и поэтому не является по моему вызову?» — думал Колчак, в десятый раз подходя к окну и глядя на шагающего часового.

Но не поведение самого Гайды тревожило Колчака, его беспокоил и мучил вопрос: какие силы стоят за Гайдой? Он прекрасно понимал, что, не рассчитывая на поддержку кого-нибудь из союзников, Гайда не рискнул бы действовать самостоятельно и не пошел бы на открытый разрыв с ним, Колчаком, верховным главнокомандующим и верховным правителем Сибири, власть которого была накануне признания, как власть всероссийская, Вильсоном, Клемансо и Ллойд-Джорджем.

«На чью же поддержку он рассчитывает? — думал Колчак. — Вильсон? Ллойд-Джордж? Клемансо? Чехи? Неужели в неудачах на фронте они обвиняют только меня и ищут нового главнокомандующего? А кто же этот главнокомандующий? Гайда?..»

Колчак вытер носовым платком вдруг взмокшую шею, болезненно поморщившись, вдохнул полной грудью горячий, пропитанный запахом асфальта воздух и потянулся к графину с водой.

«Если он не явится, я прикажу привести его силой, хоть связанным, — успокаивая себя, подумал он. — Я должен узнать правду».

Он налил из графина в стакан, залпом выпил невкусную, нагретую солнцем воду и снова вытер платком мокрую шею.

В это время в дверь постучали.

Нахмурившись, чтобы придать своему лицу обычное спокойное выражение, Колчак подождал, пока стук повторится, и сказал:

— Войдите.

Вошел дежурный адъютант.

— Ваше превосходительство, — деревянным голосом и слишком громко доложил он, — прибыл генерал Гайда.

— Где он?

— В штабном вагоне, ваше превосходительство.

— Просите его сейчас же сюда.

— Слушаюсь.

Адъютант звякнул шпорами и вышел из вагона.

Колчак отвернулся к окну и стал глядеть на шагающего по перрону часового. Он старался сосредоточиться, старался обдумать предстоящий с Гайдой разговор, подыскать хотя бы первые учтивые фразы, но в мозгу возникали только мстительные злые слова.

За дверью послышались шаги, и в вагон снова вошел адъютант.

— Командующий сибирской армией генерал Гайда, — доложил он таким тоном, словно впервые сообщил адмиралу о Приходе Гайды.

— Просите, — сказал Колчак.

Адъютант скрылся за дверью, и вместо него в вагон тотчас же вошел Гайда.

От внимания Колчака не ускользнуло, что он был в форме чешских войск и старался держаться непринужденно.

Сделав несколько шагов к столику, опершись о который стоял Колчак, Гайда остановился и, мельком взглянув на адмирала, по-военному поклонился ему резким и энергичным кивком головы.

— Вы заставляете слишком долго ждать себя, — вместо приветствия желчно сказал Колчак, глядя не в глаза Гайде, а на его длинный, выпяченный вперед подбородок.

— Прошу извинения, ваше превосходительство, но я принужден был задержаться у себя в штабе по совершенно неотложным делам, — ответил Гайда, обнажив в учтивой улыбке сплошной ряд золотых зубов нижней тяжелой челюсти. — Мне нужно было отдать по армии некоторые приказы, не терпящие отлагательства…

Колчак усмехнулся.