Восстание

Австриец безмолвно поднялся и пошел к двери с зеленой бархатной портьерой.

Никита остался в прихожей один.

Большая синяя муха билась в мутное стекло окна. Жужжала назойливо, падала вверх лапками на подоконник, кружилась волчком, потом взлетала, ударялась о стекло и снова падала на подоконник.

Из-за портьеры доносился сухой треск биллиардных шаров, слышались слова игривой песенки:

Штурмует женщин пехотинец,Кавалерист упорно льстит,Артиллерист ни на мизинецСвой не изменит гордый вид.

Никита прислушивался к жужжанию мухи и думал: «Сегодня вечером… Завтра уже будет поздно. Они опять отберут шаровары, опять посадят за проволоку…»

Австриец долго не возвращался. Наконец оборвалась песенка, стих треск шаров, и за дверью послышался звон шпор. Портьера раздвинулась, и в прихожую просунулась голова человека с неестественно бледным лицом и темными блестящими волосами, так обильно умащенными бриолином и так плотно прилизанными на висках, что, казалось, они нарисованы масляной краской.

— Вам пакет, господин прапорщик, — сказал Никита.

— Я занят. — Прапорщик, прищурившись, посмотрел на Нестерова. — Я занят. Получу пакет, когда п’гиду в бата’гею, — сказал он, картавя на французский манер. — Понимаешь?

— Понимаю, — сказал Никита и вышел из офицерского собрания.

Теперь он больше не торопился. Нужно было растянуть разноску пакетов до вечера. Он несколько раз обошел городок, побывал в управлении дивизиона, у дежурного офицера поручика Харитонова, у заведующего баней, пообедал и снова, ближе к сумеркам, вышел за проволоку, чтобы отнести на подпись бумаги капитану Бызову.

Строевые занятия с солдатами уже закончились, и плац был пуст. Городок притих и потемнел. Над Ангарой скапливались серые облака, ползли на запад, загромождали небо.

Никита шел по грязным щелистым мосткам и думал о Лукине, жалея, что не успел подружиться с ним и толком узнать, что он за человек.

Собачий лай вывел Никиту из задумчивости.

«Усадьба Бызова…» — вспомнил он и повернул на тропинку, ведущую к офицерским флигелям.

Вскоре во дворе одного из флигелей он действительно увидел Бызова.

Капитан в шинели нараспашку, заложив руки в карманы брюк и покачиваясь с каблука на носок, стоял возле собачьей конуры и плевал в дыру, прогрызенную псом над дверью. Пес хрипел, царапал когтями запертую снаружи дверь, громыхал цепью.

Когда плевок капитана попадал в разъяренную пасть, пес на миг замолкал, старательно облизывал черный нос, потом обиженно фыркал и снова начинал скулить, захлебываясь лаем.

«Экое занятье нашел», — усмехнувшись, подумал Никита, останавливаясь у калитки, и кашлянул, чтобы обратить на себя внимание капитана.

Бызов с неохотой оторвался от конуры и, почесав выпирающий из-под кителя живот, спросил:

— Чего тебе нужно?

— К вам, господин капитан. Бумаги на подпись…

— Давай сюда.

Бызов взял из рук Никиты рассыльную книгу и, сказав: «Здесь подождешь», пошел к дому.

Никита остался у палисадника. Он ходил взад-вперед возле калитки и нетерпеливо посматривал на дверь дома, за которой скрылся Бызов.

По двору капитанской усадьбы бродили горбатые остроносые свиньи с обвисшими до земли сосками. Тяжелые и неповоротливые, они подбирали гнилую солому, разбросанную у черного крыльца, и таскали ее в стайку за домом.

«Ненастье ворожат», — подумал Никита и посмотрел на небо. Оно было низкое, темное, сплошь затянутое тучами.

Бызов долго не возвращался. В окнах дома зажглись огни.

«Что же он не идет? — с беспокойством думал Никита. — Уже скоро пора… Нужно успеть до поверки. Сдам писарю рассыльную книгу и тогда… Ночью с угольными порожняками доберусь до Черемхова. Там ли отец? Почему же не возвращается Бызов?..»

Наконец дверь скрипнула, и на веранде бызовского дома послышались шаги. Никита бросился к калитке.

В свете окон вместо Бызова он увидел полную высокогрудую женщину в стеганой ватной кацавейке кремового цвета.

Женщина степенно шла по гнущимся половицам, но, увидав Никиту, вдруг остановилась и замерла, словно зачарованная таинственным видением. Ее черные брови поднялись до половины лба, а полное мясистое лицо стало пунцовым, как яркий «французский» шарфик, накинутый на плечи.

Она некоторое время смотрела на Никиту, не мигая, потом поправила шарфик и сказала тоненьким голоском:

— Это вы, красавчик, книгу ждете?

— Я, — сказал Никита.

Женщина спустилась по ступенькам крыльца, сделала навстречу Никите три шага и протянула ему рассыльную книгу.

— Муж-то подписал бумаги да и позабыл. Прихожу, а он лежит — дремлет. — Она жеманилась и, как бы застыдившись за мужа, опустила глаза. — А вам-то, бедненькому, сколько стоять пришлось, да на такой-то сырости… — Женщина вздохнула и опять подняла брови. — В следующий раз вы лучше прямо ко мне обращайтесь — скорее будет… В калитку стукнете — я выйду…

Она порылась в кармане своей шелковой кацавейки и, достав какую-то бумажку, свернутую крохотным квадратиком, сунула ее в руку Никите.

— Возьмите, — сказала она, потупив глаза, и, вся заколыхавшись, поплыла к веранде.