Восстание

Никита развернул бумажку. Это была желтая двадцатирублевая «керенка».

— На чай дала… Вот дрянь… — пробормотал Никита и хотел было швырнуть деньги вслед ушедшей женщине, но опомнился. Нахмурившись, он внимательно рассмотрел «керенку» и спрятал ее в карман.

14

Когда Нестеров, возвращаясь от Бызова, подошел к казарме «наполеонов», он услышал во дворе гул голосов, выкрики и какой-то непонятный шум.

«Может быть, мимо пройти… — подумал Никита и в нерешительности остановился у калитки. — Нет, нельзя… У меня подписанный Бызовым приказ. Приказ будут читать на поверке. Писарь ждет… Они слишком быстро хватятся меня…»

Он вбежал в калитку и во дворе увидел толпу «наполеонов». Они теснились к крыльцу казармы, что-то бессвязно кричали и потрясали кулаками.

За гулом толпы Никита сразу не мог понять, что творится. Видимо, и сами «наполеоны» плохо понимали, что делают и о чем кричат.

— Будя! Будя, батя, заврался… Иди попадье Лазаря пой! — надрывая горло, орал маленький солдатик, приседая и звонко хлопая себя по обтянутым белым ляжкам. — Будя…

На крыльце стоял священник, уже не первый раз приезжающий в казармы для «нравственных бесед» с солдатами. Волосы его были растрепаны, голова тряслась. Тяжелый наперсный крест то поднимался к его испуганному лицу, то терялся в толпе солдатских кулаков.

Кто-то оглушительно свистел, заложив пальцы в рот, кто-то озлобленно бранился.

Никита подбежал ближе к крыльцу и тут только увидел рядом со священником высокого тощего солдата, который, наверное, и поднял весь этот шум.

Протянув руку к бороде священника, будто за горло его схватить стараясь, солдат кричал прямо в лицо попу, не помня себя:

— Союзники, говоришь, братья, говоришь, нам? Нет, постой… Говоришь, тоже христиане и нам помогают… Говоришь, помогать приехали? А жену мою зачем повесили? А? Нет, ты это скажи… Это как? Братья они, а зачем наши села палят? Как это? Говори, христопродавец, отвечай!

Поп пятился к дверям, глотал набегающую слюну, поднимал крест, но солдат продолжал наступать.

В толпе кричали:

— Продался, гад, продался. Хитрый лукавец…

— Умный выискался, всех вокруг пальца обвести хочет…

— Подвел сухоту к животу…

— Эй, поп, слышь, займи ума плешь помазать…

— Как это? Как это? — хрипло выкрикивал тощий солдат, ухватив попа за подрясник, и, казалось, вот-вот сейчас потеряет силы и в припадке падучей рухнет с крыльца под белые ноги «наполеонов».

«Он с ума сошел… Он погубит себя…» — ужаснулся Никита и бросился в толпу, чтобы оттащить и спрятать куда-нибудь тощего солдата.

Но Лукин опередил Нестерова. Никита увидел его уже у самого крыльца. Расталкивая «наполеонов», он пробирался к попу и вдруг, схватив тощего солдата за рукав шинели, что было сил дернул к себе.

— Христопродавец, за что жену убили… За что? — крикнул солдат и сорвался со ступенек крыльца.

Лукин потащил его в гущу толпы.

— Молчи! Убью! Молчи! — в бешенстве говорил он в самое ухо солдату. — Дурак, себя губишь… Молчи!

Никита хотел поспешить на помощь Лукину, но вдруг позади себя услышал звон шпор.

Он обернулся.

В калитку входил поручик Харитонов.

Поручик шел, положив руку на расстегнутую кобуру нагана. Не доходя нескольких шагов до толпы, он вдруг остановился и пронзительным голосом крикнул:

— Смирно!

Солдаты, по привычке выполняя команду, сразу притихли.

Кто-то негромко сказал: «Дежурный офицер», и осекся.

— Смирно! — еще раз крикнул поручик и прислушался к тяжелому дыханию солдат.

Потом он медленно повел взглядом по толпе и на шаг отступил ближе к калитке.

Отовсюду на него смотрели угрюмые, чужие и решительные солдатские глаза.

Никита заметил, что у поручика вздрагивает бровь и морщится подбородок.

Харитонов некоторое время неподвижно стоял, глядя на «наполеонов», потом поднес к губам руку, кашлянул и сказал:

— Что вы крик на весь городок подняли?

Солдаты молчали.

— Что тут у вас, батюшка, произошло? — спросил Харитонов.

При виде офицера поп оправился от испуга и осмелел.

— Вызовите, господин поручик, дежурную часть… — заговорил он. — Арестовать их надо… Арестовать… — Он тыкал пальцем то в сторону высокого тощего солдата, то в сторону Лукина. — Священнослужителя оскорбили… Проклинаю, проклинаю проклятием пастыря…

Солдаты молчали.

Поручик Харитонов еще раз обвел взглядом толпу и тихо сказал священнику:

— Вы, батюшка, идите пока… Подождите меня в собрании…

Но священник продолжал голосить:

— Богоотступники! Большевики! Варвары!

Редкая борода прыгала на его дрожащем подбородке, и с мокрых губ срывались капли слюны.

Никита слушал злобные выкрики попа и отыскивал глазами Лукина, но и Лукин и тощий солдат куда-то исчезли.

— Варвары! — кричал священник.

В толпе опять послышался неясный гул.

Харитонов еще на шаг отступил к калитке и нетерпеливо сказал:

— Я вам говорю, батюшка, идите отсюда, или… Или уйду я.

Угроза подействовала. Поп стал спускаться с крыльца. Страшно спеша и поминутно оглядываясь, он пробрался сквозь расступившуюся толпу и, путаясь в своих длинных одеждах, бросился в калитку.

В толпе послышался смех. Улыбнулся и поручик Харитонов.