Восстание на Боспоре

– Правильные и мудрые слова твои, брат, – одобрил Савмак, обнимая Пастуха, – веди осаду как следует, а крестьянами и их делами займется Абраг.

Всюду по дорогам были поставлены конные и пешие заставы. Тех, кто пытался провезти хлеб в осажденный город, задерживали. Припасы отбирали, и они шли на питание войска.

Свыше недели ушло на эти дела, после чего Савмак и Абраг расстались с Пастухом. Последний остался держать осаду Нимфея, а царь в сопровождении вооруженных всадников направился в Пантикапей.

Через месяц после таких мер Нимфей принес Пантикапею покорность. Савмак принял послов сдержанно, упрекать не стал. Он потребовал лишь внесения в казну натуральной дани и золотых монет. Хозяевам обещал сохранение их собственности, но обязывал торговлю с крестьянами вести под надзором своих приставов. Наказания палками и пытки запретил, однако от полного освобождения рабов воздержался. В этом был свой смысл. Вскоре прибыли послы из Тиритаки и других городов с изъявлением покорности новому боспорскому владыке.

Глава пятая.

Хлеб насущный

1

Если бы Атамазу несколько ранее сказали, что он останется хотя бы на короткое время всевластным хозяином Пантикапея, что ему будет подчинено войско, что он будет пить вино из погребов Перисада, а спать в палатах царицы, то он назвал бы это забавной сказкой.

Сейчас же, когда все это стало действительностью, ему некогда было даже почувствовать всю необычность своего нового положения. Он еле успевал обеспечить питанием огромное и нестройное войско с его неутолимым аппетитом. Он знал, что ощущение свободы, возможность отоспаться и наесться досыта всецело завладели душами рабов, сбросивших цепи. Бывшие невольники продолжали праздновать свою победу, не испили еще до дна чашу великого торжества и ликования. Песни, пляски, неистовое веселье сменялись обильнейшими пирами и сном по двенадцати часов в сутки.

Атамаз, при всей своей простоте, чувствовал, что этот угар быстро пройдет. Сорвав первое яблочко с дерева небывалого успеха, вся разношерстная масса исстрадавшихся в неволе людей неизбежно потянется и к другим его плодам. Многолетнее озлобление, жажда отмщения поработителям еще не утолены. Пламя обиды и ненависти лишь притихло в атмосфере первых радостей, но завтра опять забушует неудержимо. Смешно было бы думать, что тысячи людей удовлетворятся мгновенным изменением их положения. Огромная сила и энергия, заключенные в груди любого из этих людей, потребуют применения, разрядки.

Было очевидно, что стоит прекратиться притоку продовольствия и хмельных напитков – и рабы хлынут в усадьбы и дома горожан, разнесут вдребезги весь город, столь ненавистный им.

Уже не раз Атамазу задавали острые вопросы, почему царь защищает эллинских рабовладельцев, богачей, что сидят на мешках с добром в своих каменных домах и ждут, когда из-за пролива явятся карательные войска и перебьют взбунтовавшихся рабов.

– Вернется царь Савмак – все объяснит вам, – отвечал шутливо Атамаз, – а пока отдыхайте и несите охрану. Ведь вы воины, ваше дело подчиняться.

И, собрав наилучших, создавал из них отряды, приказывал им не пьянствовать, следить за порядком в городе, не допуская насилия и грабежей. Он сам встречал караваны с хлебом и гурты скота, следил за расходом продовольствия.

А на площади толпа голодных людей увеличивалась с каждым днем. Увечные старцы и сильные молодые парни вопили: «Хлеба! Хлеба!» И в то же время почти все мастерские стояли из-за нехватки работников.

Атамаз посетил всех мелонархов, содержателей мельниц, и потребовал именем царя начать работу. Зерно надо превратить в муку. Потом приказал хлебопекам растапливать печи.

Хозяева мельниц и хлебопекарен возражали:

– Кто же будет тереть зерно, топить печи, носить дрова, месить тесто? Не мы же одни. Рабы разбежались, вы им дали свободу.

– Вон на площади народу много – зови и нанимай. Каждый пойдет.

– Не идут они. А некоторые даже обещают всем хозяевам кишки выпустить. Какой уж тут наем!

Пришлось кликнуть клич среди вооруженных воинов-рабов, а также выделить несколько десятков парней из своей дружины одношкольников. Кое-как смололи зерно, испекли хлеб. В душе царского наместника начало нарастать раздражение. Он чувствовал, что необходима какая-то сила, которая привела бы в движение человеческую массу, поставила бы каждого на свое место. Он уже хотел послать воинов на рыночную площадь, устроить облаву на работоспособных людей и поставить их силой к зернотеркам, но побоялся Савмака и сдержался.

Усталый и потный, он завернул к Синдиде передохнуть и закусить.

В храме он увидел обычную сцену богослужения. Пахло дымом бензоя. Хор молодых жриц и прислужниц сладкозвучно и стройно выводил гимн Афродите. Девушки в белых одеждах медленно двигались в танце, поочередно возлагая венки на подножие статуи богини. Казалось, потрясения нескольких ночей и дней, что ураганом пронеслись над Боспором, не коснулись этого тихого мирка. Все стояло на своих местах.