Восстание на Боспоре

– Всему хозяин – царь наш! А над царем – боги! И каждый у него свое дело делает. Ты хлеб сеешь, а я рыбу для тебя ловлю и солю. А еще кто-то железо кует. А войско защищает нас от врагов.

– Значит, Пастух неправду говорил?

– Говорил он правду, да не всю. Правда наша – в руках царя. Как он решит – так и свершит. А народ голодать, как при Перисаде, не будет. Идите работайте лучше, да меньше охайте. Плохо будете работать – не обижайтесь, столько и получите.

Чем выше росли копны золотых снопов, тем чаще возникали эти разговоры. Разгоралась жадность крестьянская к хлебным запасам, каждый хотел обеспечить себя на черный день. Более расторопные уже рыли тайком глубокие ямы, рассчитывая наполнить их зерном, дабы оградить свою семью от всяких случайностей.

– Когда хлеб есть – не страшна и война, – говорили они. – Сегодня Савмак, а завтра на его месте кто другой будет. Мало ли что может случиться – и хорошее и плохое. А с хлебцем всегда хорошо!

И, не ожидая распределения урожая, тащили в свои дворики снопы, обмолачивали их силами семьи и сушили зерно в хижинах над очагами.

Эта уловка была скоро разгадана проницательным Абрагом. Он стал появляться в каждой усадьбе и дочиста выгребал схороненный хлеб, укоризненно выговаривая провинившемуся сатавку:

– Экая жила-то у тебя скаредная! Хочешь свой хлеб получить, да еще царского украсть! Пусть воины голодают, лишь бы тебе было хорошо! А раз воин голодный – он и воевать будет плохо. Побьют нас хозяйские псы, снова сделают рабами, и весь твой хлеб, заработанный и украденный, выгребут!

Крестьянин вздыхал, чесал затылок и соглашался, проклиная в душе пронырливого царского приказчика.

Абраг всюду поставил своих людей. Он следил за осенними работами, определяя издольщину с собственных полей крестьян, неуклонно требовал работы на царских угодьях, частью даром, частью за небольшую плату зерном. Разговоров, недовольств и даже недоразумений было много. Каждому казалось, что его ограбили, обделили, опять закабалили в царскую лямку.

Но нельзя было не заметить и другого. Теперь сатавки выражали свои мнения во весь голос, ходили подняв головы. Никто не мог схватить человека, подвергнуть его насилию, оскорбить его. Да и несмотря на обилие разговоров, даже слез и жалоб, в закромах любого сатавка оказалось зерна больше, чем когда-либо до этого. Хотя и не так много, как это хотелось некоторым.

– Видно, правду сказал Абраг, больше надо было пахать и сеять, теперь и получили бы больше!

По дорогам скрипели бесконечные вереницы возов с пшеницей, направляемой в город.

Молодая держава, освободившись от власти хозяев, сводила концы с концами, и довольно неплохо.

4

Савмак спрыгнул с седла и, протянув сильные руки, помог Гликерии спешиться. После скачки по осенней степи оба чувствовали себя освеженными.

– Как хорошо! – смеясь, сказала она. – Мне кажется, что я опять такая же, как в дни соревнований в Фанагории! Мне так радостно и легко на душе! Здесь, на Железном холме, лучше, чем в городе!

– А все-таки придется возвратиться в Пантикапей. Мы, Гликерия, не те царь и царица, которые могут спокойно веселиться и пировать.

– Я знаю… – вздохнула она.

На крыльцо вышел Бунак, крикнул конюхам, чтобы приняли царских коней, а сам сбежал по лестнице. Шут выглядел помолодевшим и щеголеватым в красном кафтане и мягких сапогах.

– Что нового? – нетерпеливо спросил Савмак, заметив усмешку на лице его.

– Абраг и Пастух здесь. Сидят около очага и спорят. Пастух упрекает Абрага, что тот крестьян обидел, а Абраг корит его за темноту.

– Некстати спор их, – отозвался царь, отряхивая пыль с замшевых шаровар. – Из города никого не было?

– Должен Лайонак приехать… А вот, кажется, и он!

Во двор въехало несколько всадников. Издали по темной бороде легко было узнать Лайонака. Ловко спешившись, царский друг подбежал к крыльцу и приветствовал Савмака и Гликерию. Он был одет в шлем и кольчугу, при мече и с колчаном у пояса.

– Ну? – встретил его царь вопросом.

– Все благополучно, но есть новости. До десятка кораблей фанагорийских прошли по проливу. А гонец с запада сообщил, что флот Диофанта сосредоточен в херсонесской гавани и должен скоро выйти в нашу сторону.

– А Неаполь молчит?

– Молчит. Царь Фарзой будто бы сочетался браком с Табаной. Думаю, теперь Скифия никак не начнет войны. Не для того Тасий и агарские старейшины устроили этот брак, чтобы воевать, а наоборот!

– Ах! – не удержалась Гликерия.

На вопросительный взгляд мужа постаралась улыбнуться. Эта новость явилась для нее первой снежинкой той холодной зимы, которая пугала ее впереди.

Савмак насупился, ему тоже было неприятно сообщение Лайонака. Все поднялись на крыльцо и вошли в трапезный зал, где громко раздавался гудящий бас Пастуха.